Как Роман Зимогорский провозгласил Female Rage сверхмодным фэшн-вайбом и бросил вызов Рэй Кавакубо при помощи платьев-павучих и герли-кринолинов?

Рома, у тебя есть фэшн-сага о том, как жизнь и поколенческие травмы привели тебя в моду?

Я с детства тяготел к декоративно-­прикладному жанру: учился в петербургской гимназии при Академии Штиглица. Но когда встал вопрос о моем поступлении на отделение моды, я оценивал себя через довольно жесткую призму, — как мне тогда казалось, смотрел на вещи реально. Я решил, что уровень моего, скажем так, дарования и мои ожидания от дизайна как от медиума не совпадают. И зачем плодить ерунду и сколько уже этих зомби-­дизайнеров — ​как собак нерезаных. Было принято стратегическое решение учиться смежной профессии, а мне всегда нравился стайлинг, и я поехал в Москву с идеей, что в Высшей школе экономики, на отделении брендинга моды, меня научат быть Наташей Гольденберг. Но я не учел один момент: я довольно старорежимный и воспитан в ретроградной старой закалке. Я абсолютный диджитальный кретин, ничего не смыслю в технике, слово «компьютер» у меня вызывает стойкий десинхроз, я как бы с трудом нажимаю на клавиши на макбуке. И я уже хотел возвращаться в Петербург, но мой папа сказал — за что уплочено, то должно быть проглочено: «Переведись на дизайн одежды, если ты ничего не умеешь делать ничем, кроме рук». Я перевелся, и по счастливой случайности меня, как бездомного котенка, подобрала Мария Смирнова, замечательная, куратор моего сердца, просто моя фэшн-мама. У нас случилась любовь и взаимопонимание, и мне так все понравилось, что я правда стал дизайнером одежды.

Твой дизайн очень сюжетный, ты — ​мастер фэшн-сторителлинга. Давай наметим твою лирическую героиню!

Это такая девчонка, и я подчеркиваю — именно девчонка, неважно, сколько ей лет, она тинейджер, мидл-эйдж или уже взрослая, пожившая жизнь, но она все равно в душе девчонка, которая как бы against the world. Это девочка, которой очень сильно затягивали косички, при этом заставляя улыбаться. И в какой‑то момент она подросла, ее это все дико достало, и она взяла и накостыляла всем своим обидчикам — и с тех пор формулирует и формирует свою реальность так, как надо ей. И за свои личные границы, интересы и права — ​она отстрелит всех дробовиком.

Звучит как «Догвилль» в мире платьев! Скажи, а кто идеальная девчонка для твоих юбок‑топоров?

Прежде всего, это стилист Вика Салават, и не только потому, что я ее безумно люблю, уважаю и благодарен ей за то, что она очень сильно меня поддержала и поддерживает. Салават — ​муза, обладательница совершенно необыкновенной внешности, абсолютно моя героиня, потому что у нее есть тот самый отзывающийся мне внутренний стержень, а еще сила, уровень свободы и страстность самовыражения — ​как бы панк во имя самой себя. Сейчас стайлинг превращается в такое оригинальничанье ради того, чтобы быть оригинальным, когда единственным достоинством любого решения является его неожиданность. И Вика так не делает, она очень тонко, грамотно и круто ко всему подходит. И ко всему прочему это открытый, добрый человек. Я пришел к ней на съемку для португальского Vogue робким, никому не известным жирным мальчиком в черных рюшах, а ушел почти что членом команды, такое было прекрасное ощущение.

А есть мифический или сказочный персонаж, которого ты бы мечтал одеть?

Это Алиса в Стране чудес, однозначно.

Что важнее: удобство вещей или их художественный манифест?

Все упирается в целеполагание: то, чем я занимаюсь, — это даже не совсем одежда, это граничит с текстильной скульптурой. В большинстве моих вещей невозможно сидеть, неудобно ходить, лежать, бежать. Просто я — арт-вонючка, и мне интересна эта часть моды.

Что всегда найдется на твоих мудбордах помимо фэшн-референсов?

Приличная часть моих работ сделана с опорой на кинематограф. Я фанат ужастиков — ​особенно хорроров джалло. Еще очень люблю искусство середины XX века — ​в определенной степени феминистское и по большей части женское. Я бе­зумно люблю последовательницу русских конструктивистов Барбару Крюгер, прямо до беспамятства. Обожаю совриск-икону Луиз Буржуа — ​моя идентичность строится вокруг этой прекраснейшей, лучшей в своем роде женщины. Луиз для меня ориентир во всех смыслах: и эстетический, и смысловой, потому что эти вещи в ее случае неразрывно связаны. Помимо монументальности, грандиозности и нетривиальности формы и очевидной академической внутрянке всего того, что она делала, мне кажется, налицо ее феминистские и глубоко женские заходы, которые мне близки.

Еще ценю некоторые работы, вернее — видеосновидения мультимедиахудожницы Пипилотти Рист. Мне нравится, как работает с текстилем скульптор Зои Бакман — мягкой рукой.

Я, кстати, абсолютно без какого‑либо снобизма отношусь к поп-культуре и ко всяким мемам, брейнроту и трэш-контенту. Это порой прекрасные, дельные вещи, из которых много чего можно сделать. Души не чаю в гипердевочковой фэнси-­эстетике, рахатлукумно-­кокетно-букетной, чтоб всё настолько мегасладкое, что у тебя аж сводит зубы от этой сладости, — ​все это мое, все люблю, все ценю, все использую.

Если бы не мода, чем бы ты занимался?

Это 100 % было бы искусство. Совершенно не исключаю, что я этим еще займусь и перепрофилируюсь. Меня увлекают современная скульптура и современная живопись — ​в монументальном ключе.

У тебя есть ткань‑­тотем? А вещь-табу?

Моя ткань‑­тотем — это клетка виши. Прекрасная и универсальная — ​в зависимости от случая очень по-разному может работать. С одной стороны, она очень милая, отсылает к пятидесятническим little golden America референсам. Плюс она кукольная. В клетке виши разливается сладость. Еще она скатерть. При этом виши может быть дико агрессивной, поглощающей и пугающей, потому что она способна рябить в глазах и создавать такой глитч-­эффект.

Вещи-табу у меня нет, но я недолюбливаю брюки. Я — ​человек-­платье. Зато я с детства просто какой‑то звериной ненавистью ненавижу оранжевый цвет. Я прямо не могу его на дух выносить ни в каком виде.

У тебя есть система фэшн-координат? Величины в дизайне, от которых ты отталкиваешься и к которым стремишься?

Я, конечно, фанат Рей Кавакубо и Comme des Garçons, это очевидно. Со школы обожаю Симон Роша. Я считаю, что она тоже абсолютно гениальная женщина. Мне очень нравится неоминималистка Мелитта Баумайстер и предводительница доллкора Сесиль Бансен из каких‑то относительно новых имен.

Авангардная мода сегодня — ​это культурный протест или хайп-контент для соцсетей?

99% из всего того, что сейчас делается, делается исключительно для контента, ради контента и во имя контента. И бал сейчас, так сказать, правит виральность. И «виральный» не означает хороший, и «контент» иногда употребляется как ругательное слово, в самой негативной коннотации. К этому процессу можно по-разному относиться, но бессмысленно бороться с тем, что ты не можешь победить. У тебя есть выбор: либо быть жертвой, либо бенефициаром. Не можешь победить — ​возглавь.

Но если рассуждать о моде сквозь призму искусства или, скажем, ее близости к телу — ​телесности, то смещение фокуса действительно ужасно, потому что это девальвирует вообще всё. Ведь если то, что ты сделал, не имеет никакого смысла без виральности, то тогда в целом смысла делать что‑то почти ноль.

Носишь ли ты собственные туники-­колыбели, платья‑­топоры или хотя бы футболки с надписью female rage?

Я хожу всегда в черном и в целом выгляжу как замес из чего‑то школьного, пенсионерского и бейсикбич-эстетики. Очень люблю сумки на фермуарах и любые вариации на тему обуви мэри-джейн, то есть такое, знаете, спереди пионер, сзади пенсионер.

Что происходит с тобой сейчас? Какие планы и хорошие новости?

Буду активно развиваться. Возможно, продолжу учиться — ​уже в магистратуре. Если я, будучи довольно трусливым и мнительным, все‑таки соберусь, то к весне разрожусь первым коммерческим дропом и мини-капсулой. Есть одна очень хорошая новость: впереди классный проект, связанный с большой музейной институцией.

Как и где произрастают фэшн-авангардисты? Помогло ли тебе образование?

«Вышка» и наше розовое здание на Малой Пионерской для меня волшебное место и абсолютный сейфспейс. Здесь мне удалось встретить не только самых лучших учителей, которые являются первоклассными профессионалами своего дела, но и просто замечательных людей. Хотел бы сказать гигантское спасибо Анзору Канкулову и Кате Павелко за лучшие просмотры и возможность всегда обратиться за советом. И, конечно же, Леониду Алексееву, который формально даже не был моим преподавателем, но очень во многом мне помог и много для меня сделал.

Когда с вами остаются после окончания пары (или вообще вне учебного расписания) и уделяют время, хотя по большому счету могут этого не делать, — ​это ведь не какое‑то привычное явление, такое происходит далеко не везде. Когда в свой выходной отвечают на ваши нервные месседжи-­простыни о том, что вы не знаете, как лучше поступить. Когда для тебя в любом случае находят время. И что важно, этот коннект не кончается, когда ты выпускаешься и уходишь в свободное плавание. И я говорю не только про себя, я ни разу не особенный и не единственный в этом смысле, просто кураторский состав Школы дизайна НИУ ВШЭ — ​потрясающие люди. И такие человеческие отношения — ​новая нефть!

Фото: Арсений Несходимов

Текст: Юлия Машнич

Визаж и волосы: Михаил Субботин

Свет: Денис Ходинов Photoplay