О настоящей беде Московскому государству

В июле 1825 года Александр Пушкин сообщает своему другу князю Петру Вяземскому о том, что закончил ту свою трагедию, которая позже была названа «Борисом Годуновым». Но сообщив об этом, он заодно сообщает о своем желании назвать законченную трагедию «Комедией о настоящей беде Московскому государству». Не пора ли обсудить, что она такое, эта настоящая беда Московскому, то есть Российскому, государству?

Предположим, что кому-то на Западе нужно было, чтобы Трамп разрушил саму возможность о чем-то договориться с Путиным. Что в этом случае Трамп должен был сделать? Предъявить Путину тот ультиматум, который он предъявил.

Во-первых, Путин никогда не уступает под прямым и очевидным давлением, и это общеизвестно.

Во-вторых, даже если бы он хотел уступить под таким давлением, ситуация в России не позволяет ему сделать этого. То есть она позволяет ему сделать очень многое. У Путина развязаны руки для почти любых действий, в том числе носящих мирный характер. Повторяю, почти для любых действий, кроме очевидной уступки под давлением. Если цель состояла в том, чтобы не допустить согласия Путина на примирение с Украиной, то надо было поступить именно так, как поступил Трамп.

То есть Трамп не хочет достигать каких-то договоренностей с Путиным. Он только болтает об этих договоренностях, имея в виду прямо противоположное. Так чего же он хочет на самом деле? Сбросить Путина и поставить на колени политически обезглавленную Россию — вот чего. И что же? Если он добьется этого, то Россию сохранят в виде единой колонии, покорной Западу? Не будет этого! Россию тогда, конечно же, расчленят. И русскому народу жить в расчлененной России не дадут. А раз так, то мы вправе обсуждать сегодня настоящую беду Московскому, то есть нашему, государству.

В чем же состоит эта, раз за разом приходящая по нашу душу, беда? Она всего лишь в том, что нас исступленно ненавидит Запад? То есть, конечно, она и в этом тоже. Но только ли в этом? Другое, как мне кажется, очень актуальное название этой беды было найдено не политологами и политиками. Нашел его, как это ни покажется странным, наш великий литературный критик Виссарион Григорьевич Белинский.

Вкратце опишу то, что касается и самого этого критика, и сделанного им глубокого политического открытия.

Итак, Белинский.

Вскоре после окончания Великой Отечественной войны моей матери, поступившей в аспирантуру, надо было определиться в том, какова будет тема ее кандидатской диссертации, и кто будет ее научным руководителем.

Мать решила, что будет писать диссертацию на тему «Белинский и Гегель». И что научным руководителем будет известный специалист по эстетическим взглядам Гегеля Михаил Александрович Лифшиц.

Лифшиц очень остро отреагировал на то, что моя мать собирается на равных оценивать фигуры Белинского и Гегеля. Он сказал ей: «Пфуй! Как можно сравнивать нашего гениального философа Гегеля с вашим Белинским, этим недоучившимся студентом?»

Мать нашла другого научного руководителя, успешно защитилась на другую тему. Но поскольку об этом разговоре с Лифшицем я узнал от нее уже во взрослом возрасте, высказывание Михаила Александровича впечатлило мою мать не на шутку.

Скажут: «Но ведь и впрямь — где Гегель, а где Белинский?»

Во-первых, Белинский хотел взрастить целую плеяду гениальных писателей и сумел осуществить свое желание на практике.

Во-вторых, спорил он заочно с Гегелем о том, закончится ли история. Гегель считал, что она закончится. Что вслед за историческим духом придет новый дух. А завершив свою работу, этот новый дух уничтожит сущее примерно так, как это описано в восточных метафизических трактатах.

Спорили с Гегелем на равных только двое — Белинский и Маркс, которого и Лифшиц, и его учитель Лукач не слишком обоснованно именовали младогегельянцем.

В-третьих, Белинский, будучи западником, был одновременно и человеком, бесконечно любящим свое Отечество и бесконечно страдающим от того, что он называл горькой долей своей любимой страны. В письме Гоголю, написанном в июле 1847 года, Белинский, говоря об этой горькой доле, сетует на то, что Россия «представляет собою ужасное зрелище… страны, где нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей».

Именно это противопоставление полицейского порядка (как чего-то все же приемлемого) власти огромных корпораций разного рода служебных воров и грабителей представляется мне своего рода ключом к пониманию того, что сейчас происходит в нашей стране. Потому что, казалось бы, Белинский должен был проклясть полицейский порядок, противопоставив ему свободу как высшее благо, а он об этом высшем благе упоминает вскользь. А полицейский порядок рассматривает как позитивную альтернативу всевластью огромных корпораций служебных воров и грабителей.

Давайте признаем, что, проводя это странное для него противопоставление, Белинский проявил удивительный прогностический талант. Через девять лет после того, как он назвал полицейский порядок позитивной альтернативой опаснейшим шалостям разного рода городничих, ляпкиных-тяпкиных и прочих гоголевских персонажей, входящих в совокупность корпораций служебных воров и грабителей, Россия проиграла Крымскую войну.

Император Николай I, увидевший в декабристах не просто своих политических противников, но и пособников ненавидящего Россию Запада, заморозил Россию на тридцать с лишним лет. Это поддержали те, кто справедливо боялся происков Запада, направленных на расчленение России. Эти сторонники Николая I предпочли совокупных ляпкиных-тяпкиных романтичным фигурам, готовым подыгрывать и польским, и украинским, и другим сепаратистам.

Но купив необходимое подмораживание путем насаждения ляпкиных-тяпкиных, Николай I окончательно превратил Россию именно в то, что Белинский назвал совокупностью «огромных корпораций разных служебных воров и грабителей».

Если бы такая совокупность корпораций удержала целостность России, создала бы мало-мальские, пусть даже и не слишком привлекательные способы ее бытия и выиграла бы Крымскую войну, то можно было бы наплевать на издержки этого подмораживания. И сказать: «Ну грабят матушку Россию эти самые ляпкины-тяпкины, земляники, хлоповы и сквозняки-дмухановские, обсуждая при этом, кто берет по чину, а кто иначе, но Россия-то живет. Да, не так, как нам хочется. Но когда на кон поставлено само ее право на жизнь, негоже обсуждать качества этой жизни. Каково бы оно ни было, оно явным образом лучше смерти, которую нам предписывают враги».

Но ведь в том-то и беда, что подмена полицейского порядка всевластием совокупности огромных корпораций служебных воров и грабителей не обеспечило хоть какой-то жизнеспособности России. Оно принесло России не искаженную жизнь, а смерть по причине глубочайшего внутреннего разложения государства.

Это и предсказал Белинский, настаивая на том, что полицейский порядок еще мог бы спасти страну, но его-то Николаю I не удается насадить. Что если бы ему это удалось, то страна бы аплодировала ему как усмирителю разного рода смутьянов. И, аплодируя, вздыхала бы по поводу того, что нет желанных благостей в виде свободы слова, демократии, соблюдения прав человека. Вздыхала бы она, понимая, как легко переходят все эти желанные благости в деструкцию и национальную измену. И благословляла бы того, кто защитил ее от этого перехода созданием полицейского порядка, далекого от вышеуказанных благостей, но вполне приемлемого в качестве альтернативы деструкции.

В сущности, страна в своей значительной части и аплодировала Николаю I как усмирителю тех деструкторов, что, обращаясь к сепаратистам, провозгласили: «За нашу и вашу свободу!» Режим Николая I как раз и держался на этих аплодисментах в течение тридцати лет. А потом — проигрыш Крымской войны. Очень, как известно, позорный проигрыш, боль которого нельзя было унять указаниями на действительные подвиги Нахимова, Корнилова или матроса Кошки. Николай I умер в начале 1855 года, не дожив до позора этого проигрыша.

Но Александру II в начале 1856 года был предъявлен позорный ультиматум. И ему пришлось его принять. Россия с трудом возвратила себе крымские города, включая Севастополь, отдав взамен то, что ей удалось завоевать в Закавказье. Россия и Османская империя потеряли право на военные флоты и арсеналы. Были потеряны позиции на Дунае, а также протекторат над Молдовой и Валахией. Финансовая система России была разрушена. Была подготовлена продажа Аляски. Были оставлены Новороссийск, Анапа, Геленджик. В Причерноморье возник новый подъем работорговли, остановленной перед этим русскими войсками.

Да, Россия при этом нанесла определенный урон Западу (Британии прежде всего). Но урон, принесенный самой России, был неизмеримо больше. И в основе произошедшего лежала скорбно признанная Белинским неспособность Николая I создать полноценный полицейский порядок по ту сторону горького усмирения декабрьского восстания. Да, стремился Николай I к осуществлению такого спасительного для России полицейского порядка, диаметрально противоположного власти совокупных корпораций служебных воров и грабителей. Но не тут-то было!

В России невероятно сложно установить полицейский порядок как альтернативу бесчинству корпораций служебных воров и грабителей. Хочу подчеркнуть, что полицейский порядок является именно альтернативой бесчинству этих служебных корпораций, а не почвой, на которой такое бесчинство взращивается.

При полицейском порядке государственные цели реализуются, военно-промышленный комплекс процветает, армия оказывается и дисциплинированной, и управляемой адекватными людьми, и должным образом снабжаемой, и вооружаемой новыми видами оружия, и духовно полноценной одновременно.

Ничего подобного всевластие корпораций служебных воров и грабителей не может и не хочет создавать. Это всевластие оборачивается оргией воровства и управленческой бездарности. Потому что талантливый вор, преуспевающий в условиях бесчинства корпораций воров и грабителей, является бездарным управленцем. А талантливому управленцу нет и не может быть хода при всевластии корпораций воров и грабителей.

Самое трудное порою — не спутать неприятный, но жизнеспособный полицейский порядок с разлагающим страну бесчинством корпораций служебных воров и грабителей. Потому что бесчинство этих корпораций тоже пытается представить себя в качестве эффективного полицейского порядка. А тем, кто с этим не согласен, говорит: «Вам что, не мы нужны, а предатели и хаотизаторы, болтающие о демократии?»

К концу девяностых годов ХХ столетия Россия, наевшись досыта бесчинства демократоидов и их предательской позорной измены, возопила о спасительном пришествии полицейского порядка. И совершенно не важно, как себя именовали те, кто на деле попробовал обеспечить этот полицейский порядок. Никто не поверил тому, что они добиваются триумфа прав человека и политической демократии. Все понимали, что приходят устроители полицейского порядка, и что фигов листок демократии, которым они прикрываются, нужен только им самим, а вовсе не тем, от кого они хотят скрыть свою полицейскую органику с помощью этого фигового листка.

Лицезрея этот листок, народ говорил: «Конечно, мы мечтали о какой-то там демократии. Но теперь мы понимаем, что мечты наши были дурацкими, и что те, кто этими нашими мечтаниями оперировал, по сути, выстраивали дорогу в безгосударственный ад. Надо этих гадов смести и поддержать тех, кто под любыми лозунгами на деле обеспечивает полицейский порядок как гораздо меньшее зло, чем демократоидный безгосударственный ад».

Владимир Владимирович Путин пришел к власти на волне этих умонастроений. Убежден, что лично он хотел не только полицейского порядка, но и сохранения каких-то зачатков демократии, свободы, прав человека, глубокой и последовательной законности. Он за это боролся. Что-то до сих пор оказалось сохранено. Но массовые умонастроения требовали не этого, второго по счету, слагаемого путинского курса. Они требовали первого и основного слагаемого этого курса — полицейского порядка как альтернативы бесчинству корпораций служебных воров и грабителей. Потому что это бесчинство, повторяю, именно разлагает государство, а не наделяет его неудобными, но полезными качествами.

За четверть века страна, руководимая Путиным, прошла очень непростой путь. Где-то и в чем-то полицейский порядок худо-бедно наведен. Иначе украинские бандеровцы, поддерживаемые совокупным Западом, стояли бы сейчас под стенами Москвы.

Но разве происходящее на наших глазах не говорит о том, что смирить бесчинство совокупности корпораций служебных воров и грабителей, заявляющей о том, что она-то и есть государство, не удалось? Если бы удалось, не было бы лавины уголовных преследований. Притом что на самом деле преследуются не отдельные лица, как внушает нам успокоительный официоз, а именно совокупность корпораций служебных воров и грабителей. Губернаторы, их замы, очень высокопоставленные военные — это отдельные лица, существующие сами по себе? Полно!

Можно, конечно, сказать, что различные корпорации служебных воров и грабителей ведут войну друг с другом, выдавая эту войну за очищение от коррупции. Но такая оценка происходящего сочетает в себе определенную мелкотравчатую правдивость с отказом от понимания трагического существа дела.

Ибо существо дела в его трагической масштабности как раз и состоит в том, что миф о полноте полицейского правопорядка с каждым днем теряет свою убедительность. И что такая потеря убедительности болезненна не только для населения, но и для того высокого уровня власти, который, во-первых, верил в этот миф. И, во-вторых, не может выжить в условиях его обрушения, порожденного доминированием корпораций служебных воров и грабителей. Такое обрушение мифа о полицейском порядке, сопровождаемое обнаружением доминирования корпораций служебных воров и грабителей, разложит государство. А по ту сторону этого разложения — крах, ответственность за который будет не только политической, но и высшей (экзистенциальной, метафизической).

В какой степени эта ответственность ощущается — отдельный вопрос. Но не ощущаться вообще она не может. И не может не сопрягаться с осознанием политических последствий краха государства, порожденного его разложением.

Кто-то — и мне кажется, что достаточно очевидно, кто именно, — пытается установить полицейский порядок как альтернативу всевластию совокупности корпораций служебных воров и грабителей. А эта совокупность и самоутверждается, настаивая на том, что она в своем праве, и дискредитирует сторонников полицейского порядка всеми возможными способами, в том числе через пародирование установления этого самого ненавидимого ею полицейского порядка.

Драконовское законодательство, нашпигованное двусмысленностями… Цифровизация, не подкрепленная технологическим суверенитетом и порождающая фантастические эксцессы… Продолжение культурного шабаша, сочетаемое с такой запретительностью, которой не было в восхваляемой запретителями николаевской «благодати» (разве семья императора Николая II, двор и прочие — не занимались спиритизмом, а также многим другим? Это я к вопросу о кавычках)… Советский номенклатурщик, превратившийся в свое время в ультрадемократа, настаивает ныне на восстановлении цензуры… Все это и многое другое разве не является пародией на полицейский порядок?

Прошло 178 лет после обращения Белинского к Гоголю с тем знаменитым письмом, в котором было сказано, что полицейский порядок является именно альтернативой совокупности корпораций служебных воров и грабителей. Тут ведь коллизия состоит в том, что Гоголь в своем «Ревизоре» как раз и представил миф о Ревизоре как враге совокупности корпораций служебных воров и грабителей, олицетворяющем пришествие полноценного полицейского порядка. Место такого врага занял Хлестаков — пародия на настоящего Ревизора. А заодно и пародия на настоящий полицейский порядок как нечто желанное и спасительное.

Опомнитесь, — по сути, говорит Белинский Гоголю, — ведь Вы же сами убедительно доказали, что место настоящего полицейского порядка занимает пародия на него в лице господина Хлестакова. И что Вы теперь говорите? Что надо пародию выдавать за то, что именно пародируется? Я так любил Вас, опомнитесь! — пишет Белинский Гоголю. «Что Вы делаете?» — вопрошает он и Гоголя, и себя. И, отвечая на свой вопрос, констатирует: «Ведь Вы стоите над бездною…»

Наум Коржавин в 1963 году в своем стихотворении «Наивность» осуждает советскую власть за те свойства, которыми она отчасти и впрямь обладала. При этом он в чем-то преувеличивает губительную наивность советской власти, а в чем-то представляет в качестве такой наивности то, что на деле являлось трагической необходимостью. Но главное, что сказано в этом стихотворении, в одинаковой степени может относиться к любой власти. А, в общем-то, и к любому обществу. Этим главным Наум Коржавин называет определенное состояние сердца человеческого. Поэтом сказано, что при таком состоянии сердца в человеке «страх увидеть бездну сильней, чем страх в нее шагнуть».

Бездна, которую сейчас всем нам надо увидеть, — ползучее наращивание государственного разложения, осуществляемое совокупностью корпораций служебных воров и грабителей. На сегодня этому наращиванию разложенческой погибели не противостоит в должной мере полицейский порядок, являющийся на самом деле единственной альтернативой такого рода погибели. Настоящие сторонники полицейского порядка очень разрозненны и избыточно погружены в неотменяемую административную суету. Они не ощущают в полной мере того, что им противостоит именно совокупность не корпораций обычного рода, а именно корпораций служебных воров и грабителей.

Кто-то скажет: «Это Ваше сугубо частное, необязательное суждение».

А кто-то добавит: «Посмотрите, как с этим борются!»

Отвечаю: буду до крайности рад, если мое суждение окажется неверным. И с радостью соглашаюсь, что некая борьба действительно ведется. Вот только неужели не видно, что борьба ведется не с этим, а с чем-то другим, более безликим, размытым, сводимым к частностям?

Что же касается того, что вышеизложенное является только моим частным суждением, то это не совсем так. Не прошло и года с момента, когда на достаточно представительной конференции в Санкт-Петербурге была дана профессиональная оценка происходящему. В рамках этой оценки было сказано, что страна уже имеет дело не с оргпреступными группами (ОПГ), а с — внимание! — административно-преступными группами (АПГ).

Ну и чем же, скажите, отличается такая профессиональная констатация от сказанного Белинским по поводу совокупности корпораций именно служебных (то есть административных) воров и грабителей? Тем, что сегодня профессионалы говорят просто о наличии административных преступных групп, а Белинский делил эти группы на группы воров и грабителей. В этом смысле оценка Белинского более развернута и детализована. На что вполне можно было бы обратить внимание, разобравшись с тем, чем отличаются административные (служебные, по Белинскому) воры от административных грабителей.

Так что я в своей оценке не совсем одинок. Но мне бы искренне хотелось при этом, чтобы моя оценка (всего лишь воспроизводящая оценку Белинского) была неверной. А оценка тех, кто отказывается от осуществляемых мною обобщений во имя большей эффективности борьбы с тем, что они именуют частностями, возобладала и привела к тому единственному, что сегодня нужно нам всем — к победе над врагами России.

Но представим себе, что моя оценка почему-то оказалась справедлива. Такое ведь уже не раз случалось в позднесоветской и постсоветской истории России. То есть представим себе, что имеют место не многоликие частности, а не до конца оформленный судьбоносный конфликт между служебными ворами и грабителями (сокращенно СВИГами) и теми, кто пытается установить желанный полицейский порядок (сокращенно ПОЛИЦПОРами).

Что вытекало бы из этого?

Во-первых, полное отсутствие той идеологической подоплеки, которую сегодня хотят приписать происходящему. Нет в происходящем на самом деле конфликта между белыми и красными, демократами и монархистами. Есть только конфликт между СВИГами и ПОЛИЦПОРами. При этом СВИГи могут иметь разную псевдоидеологическую окраску, а ПОЛИЦПОРы чаще всего вообще ее не имеют.

Но СВИГи способны создать совокупность корпораций, потому что их объединяет хватательный инстинкт, он же инстинкт воровства. Это мощный клей, превращающий отдельных СВИГов в надкорпоративную совокупность. Отдельный СВИГ издалека узнает другого СВИГа буквально по запаху. Договариваются между собой СВИГи очень легко. ПОЛИЦПОРов они ненавидят и презирают.

В известной советской песне пелось, что «в воздухе пахнет грозой». По мне так в нашем отечественном воздухе сегодня пахнет не грозой, а приобретением деятельности сообщества СВИГов некоего направленного политического характера. Сами СВИГи направленностью не обладают. Их поведение определяется только хватательным инстинктом. Но количество испытываемых ими злоключений может в итоге дать действиям СВИГов направленность, которая им стихийно не свойственна. Одного СВИГа посадили, другого, третьего…

До определенного момента сообщество СВИГов это не только не тревожит, но даже и радует — новые вакансии открываются, вдобавок всегда приятно, когда сажают собрата по деятельности.

Но если СВИГам объяснят, что к чему, и на что-нибудь их направят, процесс может обрести гораздо более опасный характер.

При этом ПОЛИЦПОРам никто ничего объяснять не будет. И они ни в каких объяснениях не нуждаются. Ибо их слабость и их сила полностью совпадают. И сводятся к исполнению должностных обязанностей. Вывести их за рамки этого исполнения почти невозможно. «Мне-де, мол, поручено то-то. Я выполняю поручение, вижу воровство и хочу посадить. Точка». Мафии так еще можно противостоять в какой-то, прямо скажем, не ахти какой степени. Но если место мафии занимает та организация элиты, которую описал Белинский, то сажай не сажай — ничего по сути не изменится, если ты ограничишься только этим.

В теории систем есть известное положение, согласно которому при нахождении системы в состоянии автоколебаний любое воздействие на систему только увеличивает амплитуду этих автоколебаний. При этом характер воздействия и степень его позитивности уже не имеет никакого значения.

Попросту говоря, вы можете посадить всех губернаторов и всех генералов, а также замов всех губернаторов и все окружение генералов. Но при этом сообщество СВИГов только укрепится и активизируется. А укрепившись и активизировавшись, данное сообщество, занимаясь своим любимым делом, обязательно будет в силу самого характера этих занятий наращивать разложение государства.

Казалось бы, надо:

• рассмотреть такую интерпретацию происходящего,

• оценить степень соответствия этой интерпретации тому, что происходит в действительности,

• найти средства лечения именно данной болезни,

• сосредоточить эти средства там, где необходимо, и

• перейти к активным действиям по лечению болезни.

Однако то, с чем мы имеем дело, основано на диаметрально противоположном.

Во-первых, данная интерпретация вообще не рассматривается.

Во-вторых, игнорируется необходимость не только этой, но и какой-либо интерпретации происходящего. Ее место занимает специфическое перечисление фактов, призванное приуменьшить значение негативных фактов и преувеличить значение тех, которые можно отнести к разряду позитивных, — ведь таковые всегда тоже имеются. Есть герои, способные подарить нам позитивные факты (занятие отдельных населенных пунктов на Украине). Есть негодяи, огорчающие нас негативными фактами (воровством прежде всего, но и не только). Героев мы тем или иным образом прославляем. А негодяев осуждаем. Так и живем.

Но если ценностью обладают только факты, то их вообще не надо интерпретировать, ибо они получают ложную самодостаточность. По этому поводу в некогда популярном романе Эптона Синклера было сказано герою, которому предстояло перейти от европейского образования к американскому, что если он начнет говорить американскому экзаменатору о трагическом как основе древнегреческого мировоззрения, то откуда тому знать, что его не мистифицируют? А если он скажет, что в морском сражении при Саламине в 480 году до рождества христова победу одержали афиняне под предводительством Фемистокла, — это нечто конкретное, и никакое очковтирательство тут невозможно.

Несомненный факт при всей его важности в отрыве от интерпретации превращается в очень быстро забываемую информационную вспышку. Как на нее реагируют? Ахают, охают, переживают и забывают… Новая информационная вспышка — снова ахают, снова охают, снова забывают… Так и живем, понимая, что разбираться в происходящем и невозможно, и не нужно. И радуясь сопричастности факту, исключающему любое понимание, но дающему иллюзию сопричастности.

Герой одного советского анекдота зимним утром подходит к дому своего приятеля и смотрит в запотевшее окно, пытаясь понять, выходит ли уже тот из дома или все еще занимается любовью с сожительницей. Не поняв этого, вздыхая, говорит: «Туман…» — и добавляет к этому ненормативное выражение.

Сейчас подобным образом, то есть с опорой на «туман», живут широчайшие слои нашего общества. Считается, что именно такая жизнь является оптимальной в нынешних условиях. Когда и чем она обернется, никто не задумывается. Ибо и впрямь увидеть бездну страшнее, чем в нее шагнуть. Вот только создают туман немногие, а шагнуть в бездну придется всем.

Но покамест живут в тумане. Интерпретация, она же хотя бы относительное рассеивание тумана, изгнана из происходящего совокупными усилиями государственных масс-медиа, блогеров, проклинающих эти масс-медиа, и определенного контингента, который и впрямь настолько не хочет увидеть бездну, что вполне готов шагнуть в нее самым оптимистическим образом.

Можем ли мы сопоставлять то, с чем мы имеем дело сейчас, только с письмом Белинского Гоголю, Крымской войной, другими событиями из ужасающе далекого прошлого? Нет. Есть, во-первых, более конкретные прецеденты. И есть, во-вторых, возможность собрать эти прецеденты в нечто наподобие исторического инварианта.

Незадолго до залпа «Авроры» по Зимнему дворцу Ленин написал статью «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», в которой предложил отложить на потом все идеологические распри ради победы над врагами России. И он опять же, как и Белинский, противопоставил полицейский порядок господству совокупности корпораций служебных воров и грабителей. То есть опять же предложил заменить идеологическое противостояние победой ПОЛИЦПОРов над СВИГами. И опять же его не услышали. Более того, начали обвинять в проведении политики по принципу «чем хуже, тем лучше». Якобы именно он и его соратники, проводя такую политику, погубили Россию, являясь злобной масонерией.

Внимательное рассмотрение российской истории неопровержимо доказывает, что расчленить на части Россию хотела масонерия самая что ни на есть высокопоставленная, чьи управляющие центры находились за пределами нашего Отечества. В конце концов, к настоящему моменту кроме орды ангажированных полудурков, якобы занимающихся масонскими происками, есть и люди, которые допущены к архивам и заинтересованы в добропорядочном обсуждении существа дела. Хоть кто-то из них считает, что натуральные масоны, действовавшие на территории России в каком-нибудь 1916 году, управлялись из центров, находящихся на этой территории?

Короче, развалили Россию именно определенные высокостатусные масоны, к которым Ленин не имел ни малейшего отношения. Хотя бы в силу того, что не принадлежал к тем сливкам общества, внутри которых только и осуществлялась масонская деятельность. Разваливали Россию, разлагая ее с помощью всевластия СВИГов, именно сливки российской элиты. И они бы Россию доразвалили. Они очень преуспели в этом к 1916 году, начали вопиющим образом бесчинствовать после позорного отречения Николая II и почти доделали свое дело к Октябрю 1917-го.

Ленин спас Россию от неотвратимого расчленения. Сие — неоспоримый факт нашей истории. Как он собирал ее из обломков, что мог собрать, а что не мог — вопрос отдельный. Но он как-то ее собрал, а собрав, укрепил.

Сталин потом наделил эту Россию невиданной сверхдержавной мощью. Такой мощью, которой она никогда не обладала. Лишь поэтому в России не только сохранилась церковь (а она полностью исчезла бы при готовящемся расчленении России) — в России оказалось вдобавок восстановлено патриаршество, без которого церковь является институтом, очень своеобразно сочетающим яркую видимость с довольно странно организованной сущностью.

Могли бы за это и поблагодарить Ленина, Сталина, большевиков. Но такое возможно лишь при наличии хотя бы минимального чувства исторической ответственности и историчности своего бытия. К сожалению, с этим опять у нас все обстоит весьма и весьма прискорбно. И потому налицо некий постыдный и подозрительный антибольшевистский шабаш, сопровождаемый восхвалением Романовых.

Причем это восхваление осуществляется с опорой на постулат, который в силу своей слишком очевидной лживости вызывает отторжение даже у тех, кто мог бы отнестись к Романовым без этого самого отторжения. Говорится, что большевики в силу их атеизма или сопричастности некоему совокупному масонскому злу (на самом деле такового нет в силу крайней разнородности масонских структур) свирепо враждовали с церковью. А вот Романовы — напротив, жили с ней душа в душу, а масонерию на дух не переносили.

Кто из царей, принадлежащих к династии Романовых, начал расправляться с церковью — притом что и цари предшествующих династий церковь, как все мы знаем, отнюдь не только обхаживали? Расправляться с церковью стал самый выдающийся представитель династии Романовых, подлинно великий царь Петр Алексеевич. Он-то и уничтожил патриаршество, а также учредил Святейший синод, который просуществовал вплоть до восстановления патриаршества большевиками. Так что отношения Петра с церковью не имеют ничего общего с мифом, согласно которому все цари любили и обхаживали церковь. И что их державное величие определяется якобы этой любовью к церкви и ненавистью к масонам.

То, как Петр относился к церкви, общеизвестно. Теперь о его отношении к масонам. Кем был его ближайший сподвижник Франц Лефорт? Или основные создатели имперской армии и флота — тот же генерал Патрик Гордон, и не он один? Откуда взялся Андреевский флаг? Разрушали ли при Петре масоны государство российское? Что было бы с государством, если бы царевич Алексей, обожавший церковь и ненавидевший масонов, сумел расправиться со своим отцом?

Кто-нибудь вообще пытался разобраться в многообразии масонских структур, в их вражде между собой, в том, как менялось их отношение к государству российскому в зависимости от определенных обстоятельств, в том числе и геополитических, диктовавших то умаление России, то ее укрепление, например, для борьбы с Османской империей, империей Карла XII, империей Наполеона, империей Гитлера, наконец? Какую роль в этом отношении к России играла состоятельность власти или ее несостоятельность?

Большевики-де, мол, хотели доконать церковь… Если бы хотели, то доконали бы. Ан нет! Вместо этого восстановили патриаршество. Притом что уничтожили его Романовы, а церковь без патриаршества — это раздутие формы при умалении содержания.

По-настоящему шаги к уничтожению церкви были предприняты Александром I. И нынешний патриарх об этом сказал недавно во всеуслышание, приведя яркую цитату. «Когда Александр I пригласил к себе князя Голицына и сказал: „хочу, чтобы ты стал обер-прокурором“, тот улыбнулся и сказал: „Государь, во-первых, я масон; во-вторых, я безбожник — ну как же я буду заниматься Церковью?“ — „Ничего, иди, справишься“. Можете себе представить?!»

Комичность кудахтаний по поводу того, в каком направлении ориентирована стена Мавзолея, мягко говоря, избыточно унизительна, потому что ориентирована она туда же, куда и кремлевская стена в этом месте. А вот каковы зубцы на кремлевской стене? Как их форма связана с тем внутрикатолическим противостоянием, которое именуется войной между гвельфами и гибеллинами, и к которому предположительно адресовал архитектор кремлевских стен болонец Аристотель Фиораванти? В чем была природа этого конфликта?

В своих попытках позорным образом уподобиться инквизиции (в той хоть масштаб-то был!) и полностью искоренить эзотерику, оккультизм — вы докуда собираетесь дойти? Вы «Слово о полку Игореве» тоже запретите? А ведь придется!.. С чего начинается плач Ярославны? С явного указания на оборотничество, являвшегося отличительной способностью представителей высшего сословия:

Обернусь я, бедная, кукушкой,
По Дунаю-речке полечу
И рукав с бобровою опушкой,
Наклонясь, в Каяле омочу.

Если несколько псевдоверующих полуидиотов (сознательно смягчаю свою оценку) доберутся до запретительства, и их ничто не будет останавливать, то докуда они дойдут? С «Троицей» Андрея Рублева они тоже начнут разбираться? А ведь есть с чем.

Церковь и государство во все эпохи жизни Руси находились в очень сложных отношениях. Я, к примеру, очень ценю опыт нестяжателей вообще и Нила Сорского в частности. Но как-то так получилось, что пронзительная религиозность этого великого направления оказалась в очень сложных отношениях с российской государственностью. И напротив, строила не худшие отношения с врагами России. Как тут быть?

Эзотерика очень неоднородна и до крайности причудлива. И потому лучше с ней не разбираться, а скопом послать куда подальше, в том числе и законодательно? И талдычить, что Николай II якобы так любил церковь, что дальше некуда…

Утверждая это, надо забыть обо всех эзотерических увлечениях не только его близких, но и его самого? А там все к спиритизму не сводится. И, восхваляя духовную безупречность государя, надо канонизировать не только его и его семейство, погубившее государство, но и Распутина? А как иначе? Святой старец, погубленный отвратительными масонами… Такую канонизацию надо будет осуществлять, понимая, что старец очень сильно увлекался и хлыстовством (надо ли подробно рассказывать и о самом течении, и о его роли в нем?), и тибетскими эзотерическими (а как иначе?) верованиями того же Бадмаева, учеником которого был Распутин. Тут ведь слишком просто так запутаться в собственном якобы благонамеренном бреде, что потом кому-то придется этот бред распутывать весьма болезненным образом.

Пора бы осознать непростоту отношений между государством и различными духовными тенденциями. Пора бы понять, что не масоны использовали Петра, а Петр использовал масонов. Не Рузвельт и Черчилль использовали Сталина, а Сталин использовал Рузвельта и Черчилля. А вот когда власть становится настолько хлипкой, что не она использует разного рода направления, а они используют ее, — тогда и наступает настоящая беда Московскому государству.

Сначала Николай II все доводит до ручки. Потом он малодушно, а в общем-то и преступно, подписывает отречение, в отличие от того же Павла I, который отказался это сделать, заявив, что он умрет императором. Потом начинается катавасия с Временным правительством, и страна, доведенная, повторяю, до ручки Николаем II, деградирует еще больше. Потом лицезреющий эту деградацию мир начинает действовать по принципу: «Есть то, что есть, и надо этим воспользоваться». А что значит воспользоваться? Это значит вводить оккупационные войска и расчленять нашу страну на части. И это не вызывает отторжения у так называемых сливок имперского общества. Что, Колчак не служил иностранному государству? Он не был офицером иноземной армии? Будучи им, не выполнял приказы иноземцев? И ведь не он один!

Когда Добровольческая армия обвинила атамана Краснова в том, что он является немецкой проституткой, то что ответили красновцы? Что Добровольческая армия — это сутенеры, живущие на деньги проститутки. «Благородная» полемика, правда?

Что обнаружилось в данной ситуации? То, что при существующем раскладе сил сливки имперского общества с той или иной масонской направленностью готовы согласиться на расчленение России ради своих мелких корыстных интересов и ради соблюдения интересов своих иноземных хозяев, которым они в условиях ослабления России стали служить совсем уж открытым образом.

Кому в этих условиях оказалась нужна целостная Россия? Только большевикам. Это они по факту выгнали оккупационные войска и ликвидировали хаос, чреватый окончанием российской истории. А православная церковь хотела, чтобы хаос продолжался? Она хотела благословлять оккупацию? Она не понимала, что только целостное государство может обеспечить ее существование, и что в условиях хаоса или расчленения она существовать не будет?

Доводя это все до предельной внятности, можно сказать, что если некие масоны (на самом деле не все, а именно некие), укорененные в сливках российской имперской элиты, хотели расчленения России, то противодействие этим масонам (не всем, а именно этим) оказали только большевики. Что и подтвердилось позже директивой большевиков, адресованной коммунистам всего мира, согласно которой коммунистам запрещено входить в масонские ложи. Озвучить эту директиву партия, не лишенная на тот момент политической ироничности, поручила именно товарищу Троцкому.

Хотелось бы, конечно, иметь в России нечто наподобие китайского ордена «Красного дракона», преданного Поднебесной. Но пока нам до этого страшно далеко. И виноваты в этом только мы сами. Об этом свидетельствует вся наша история. И прежде всего история Романовых. За триста лет их царствования к каким параструктурам были приписаны те или иные представители сливок нашего общества? Что знаменовало собой убийство Павла I? Его большевики убили?! Кто стоял за спиной Наполеона и за спиной Уильяма Пита? Кто такие Палены и Беннигсены? На что намекал Пушкин, назвав их «янычарами» и поплатившись за это?

Необходимо отвечать на сотни таких вопросов, чтобы что-то понять, а не лепить горбатого, не понимая, насколько были далеки от масонства большевики ленинско-сталинского розлива. И что произошло потом, в эпоху Куусинена — Андропова.

Почему Российская империя не рухнула при Петре и рухнула при Николае II? Потому что если есть по-настоящему сильная власть и есть необходимость в сильной России, сливки общества или служат власти, или превращаются в то, что прекрасно показано на картине «Утро стрелецкой казни». В противном случае они служат демонтажу власти и расчленению государства.

Ну так они и начали служить этому демонтажу, поняв, насколько Николай II лишен прежде всего человеческого масштаба, необходимого для того, чтобы справиться с предложенной ему исторической ситуацией. Тема несоответствия Николая II историческому вызову обсуждалась достаточно подробно и профессионально. Гораздо в меньшей степени обсуждался элитный генезис данного государя, его матери, его жены, его ближайших родственников. Нужно отдельное исследование для того, чтобы совсем внятно определить роль абсолютно чужого России Гессенского дома в тех масонских и иных играх, которые разворачивались во второй половине XIX века и породили чудовищные коллизии начала ХХ века.

Но если вывести за скобки эти важные генеалогические и другие детали, то в виде сухого остатка обнажится прочнейшая связь Гессенского дома с такой крупной эзотерической оккультной структурой, как «Иллюминаты Азии», одним из руководителей которой был знаменитый Карл Гессен-Кассельский, прапрадед Николая II. Начинаешь изучать этакий элитный улей под названием «Иллюминаты Азии». И находишь в нем место и для последнего российского императора, и для его матушки Марии Фёдоровны (Дагмары Датской), и для Александры Фёдоровны, она же Алиса Гессенская, и для многих других.

Все это — слагаемые той очень непростой элитной западной масонерии, по отношению к которой телеканал «Спас» собирается учинить инквизиторскую разборку? Что еще неизвестно нашим монархическим масонофобам? То, что сама Алиса была мартинисткой, что любезный ее сердцу Бадмаев далеко не чужд тому оккультизму, на который опирались «Иллюминаты Азии»? Все это нужно, согласно с рекомендациями не слишком достопочтенного телеканала «Спас», и изводить на корню, и почитать одновременно?

Но те, кто во все это вляпался в начале ХХ века, не соответствуя по своему человеческому масштабу тогдашним историческим вызовам, все-таки имели некое ненулевое содержание. А те, кто теперь хотят устраивать гонения на масонов и эзотерику, этого содержания лишены полностью. А ситуация сейчас хуже, чем в начале ХХ века.

На нынешнюю Россию наползает нечто невиданно мерзкое, крупное и темное. Этому всему будут противостоять фигуры, жалкость которых очевидна даже для них самих? Зачем разыгрывается сюжет о гномиках, на которых наползает гигантский мрак и которые собираются противостоять ему с помощью писка о большевистских масонах? Обязательно нужно подтвердить утверждение, согласно которому история сначала имеет характер трагедии, а потом повторяется в виде фарса, разыгрываемого с участием телеканала «Спас»? Можно ведь подробнее разобрать тех участников идущего фарса, которые прячутся за спину совсем уж жалких и неумных людей.

И я не думаю, что глава Русской православной церкви не понимает, как во всем этом участвуют персонажи, наипрочнейшим образом вписанные и в католическое сообщество ненавистников православия, и в Лэнгли, и, наконец, в очень второстепенную и нехорошую масонерию. Притом что другая тоже существует.

Ленин оказался способным ответить на вызов, брошенный России гигантской тьмой, мечтавшей о ее гибели. Он просто по масштабу своему оказался способен ответить на данный вызов. И не он один. Теперь восхваляются те, кто на этот вызов ответить были явным образом неспособны в силу своей мелкотравчатости. И восхваляются они теми, кто еще на порядок более мелкотравчат. Кем это все инспирируется? Кем и зачем?

Видимо, одна из задач подобного опасного балагана состоит в том, чтобы отвлечь внимание от того, что является подлинным источником как нынешней российской беды, так и бед, терзавших Россию в предшествующие столетия. Вглядываясь в череду этих бед, мы обнаруживаем в качестве их главного действующего лица всю ту же совокупность корпораций служебных воров и грабителей, которая, не получив окорота, порождает разложение и гибель Отечества. И тут что Белинский с его прозрением, что Ленин с его гласом вопиющего в элитной пустыне Временного правительства, что многое другое.

Мы редко обсуждаем роль тех или иных метафор в судьбе людей, которые этими метафорами руководствуются. Ленин руководствовался в своей жизни одной метафорой — метафорой стены. Это очень богатая метафора.

Достоевской говорил, что мелкие люди храбрятся только до определенной стены. И что в определенных условиях остается только «прибить кулаком побольней свою стену».

Ленину метафора стены была предложена жандармом, сказавшим, что студенческие оппозиционные судороги Владимира Ульянова, они же бунт, ничтожны перед лицом некоей державной стены. А Ленин сказал, что стена гнилая. Он этой гнилости боялся всю жизнь и понимал, что порождается она теми, кого я назвал СВИГами. Он думал, что их усмирит Столыпин. Он говорил, что тогда его поколение не увидит революции. Он очень встревожился по поводу стены перед Октябрем. А после — начал собирать рухнувшую стену, создавая новое здание.

Личное благополучие для него не имело значения в такой же степени, в какой и примитивное властолюбие. Он был выращен в дворянской, очень верующей семье. Учился он блестяще. Стать крупным юристом, а потом и звездой Государственной думы для него было бы совсем не трудно. Он просто видел рушащуюся стену. И этот взгляд на такую стену определил и его судьбу, и судьбу его брата Александра, идти путем которого Ленин отказался.

А что сказал брат в своем последнем слове тем, кто его приговорил к смертной казни? Он сказал им: «Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь». Чуете масштаб личности и меру исторической ответственности? Я ведь не предлагаю тип оценки по принципу «плохо или хорошо». Я лишь о масштабе личности говорю.

Когда Ленин приехал в эмиграцию, Плеханов посмотрел ему в глаза и сказал своему окружению: «Нам конец. Я эти глаза знаю. Они у него такие же, как у брата. Я от этих глаз бежал из народников в социал-демократы, и теперь эти глаза пришли сюда. Мы с вами — исчезающе малая величина по отношению к этим глазам».

А что в глазах-то было? Необходимость принять вызов под названием «гниющая стена». Необходимость брать на себя ответственность за то, что Блок называл «веревкой власти», утверждая, что после Столыпина никто даже не пытался удержать веревку власти в немощных руках дворянства. Согласитесь, история вполне может нам многое поведать о том, что касается и настоящего, и будущего. В том числе и о необходимости сегодня удержать существующую «веревку власти», то есть окоротить бесчинства совокупности корпораций служебных воров и грабителей во имя спасения державы.

Большевикам по факту это удалось, причем этот большевистский окорот носил, согласен, очень страшный характер. И был осуществлен по ту сторону государственного распада.

Сегодня задача в том, чтобы сначала понять природу того, что я называю инвариантным источником российской беды. А потом действовать сообразно своему пониманию. Бесконечная череда частностей? Полно!

Сегодня враг на пару со СВИГами соорудил нечто с «Аэрофлотом». Завтра он соорудит что-нибудь еще. А послезавтра нечто соорудят сами СВИГи. Потом нагрузка на систему станет нарастать. И если система допустит продолжение СВИГовской болезни, стена в очередной раз рухнет с последствиями гораздо более страшными, чем при Ленине. И те, кто не помешал этому обрушению на протяжении нашей горькой великой истории, не помешают этому в очередной раз.

Понять, что это так — и найти лекарство для излечения страшной болезни СВИГовщины. Найдя лекарство, применить его и спасти Россию. В этом содержание той ответственности, дефицит которой сейчас, к сожалению, достаточно очевиден. Его надо признать — и преодолеть. Причем в короткие сроки.