«Вся их рассуждения и практики разбилась о два таинства!»
– Остается мне пара шагов до входа в Троицкий собор, где мощи преподобного Сергия лежат. Помнишь, там ступенечка? И вдруг у меня чей-то голос внутри: «Поставишь ногу на ступеньку – сдохнешь!» А я такая, вся из себя: «Че? Это кто мне тут что-то вякает? Сам сдохнешь, кто бы ты там ни был!» Ставлю ногу на ступеньку – и все! Очнулась на скамеечке. Добрые люди оттащили меня в сторонку и в чувство приводят.
О Наталье я уже писала. Женщина, потерявшая четыре беременности, еле выжившая сама после тяжелейшей депрессии и нашедшая в себе силы славить Бога за все, что с ней было!
А теперь она рассказывает о том, как пришла в храм, о любимом святом – Сергии, игумене Радонежском, и о том, что к вере ее привел... алкоголик. Самый обычный, уже опустившийся. Но который, получается, жил и умер не зря. И за которого она молится уже много лет.
«Ее школа – эзотерика»
«К вере придут все, только каждый своим путем», – сказал как-то другой моей знакомой архимандрит Мелхиседек (Артюхин).
Путь Натальи к Православию начался с эзотерики. Было ей тогда около двадцати пяти. Это, конечно, немного странно. Потому что верующей была ее бабушка.
– Любимейшая моя бабушка Лена, воплощенная любовь, – рассказывала Наталья. – Я проводила у нее все лето. Помню, иногда она куда-то уходила «по делам». Сейчас я понимаю, что эти «дела» у нее всегда возникали по воскресеньям. И когда она приходила, от нее шел какой-то замечательный аромат, чудеснейший запах. Какие-то волшебные духи, которых у нее на самом деле не было. Я выросла, воцерковилась, и однажды на службе, когда батюшка кадил, я вдруг опять почувствовала этот аромат. От бабушки пахло ладаном! Она уходила в церковь. Хотя мама говорила мне, что бабушка в храм не ходила. Ходила, просто не афишировала. Этот запах не спутаешь ни с чем.
А вот Наталью кидало то в одну сторону, то в другую. То к творчеству Паоло Коэльо, то к каким-то потусторонним поискам и чтению всяких парапсихологов. Пока на детской площадке, где она гуляла с маленькой тогда старшей дочкой, она не познакомилась с другой мамой. Та тоже гуляла со своей девочкой.
Наталью кидало то в одну сторону, то в другую. То к творчеству Паоло Коэльо, то к каким-то потусторонним поискам и чтению всяких парапсихологов
– Женщина, на самом деле, с очень тяжелой судьбой, – вспоминала Наталья. – Было видно, что дочка ее отстает в развитии. Это у нее был третий ребенок. Один умер на очень позднем сроке беременности. Другой – во время родов. Она их гормонально не могла выносить, что-то такое. После первой потери, когда ей сказали: «Ваш ребенок умер!» – она просто впала в кому. И оттуда, из комы, слышала, как папа приходил, просил ее вернуться. Муж с цветами, который потом от нее ушел. Мама, которая почему-то говорила ей, что нужно вставать и идти в школу. И когда она в итоге пришла в себя, то решила, что ее школа здесь, на земле, – это эзотерика. И когда мы познакомились, она всеми силами начала меня туда тащить.
«Стадо, которое толпой ходит в храм»
Чувствуется, что о том периоде своей жизни Наталье вспоминать не очень приятно. Поэтому она и немногословна. Говорит только, что эзотерика – это очень страшная вещь. И подлость ее еще и в том, что они используют Православие в своих каких-то безумных целях. Ищут энергию для своей деятельности, в том числе и в нашей Церкви, в наших молитвах. При этом считают православных примитивными и ничего не стоящими.
– Та женщина занималась еще и астрологией, – рассказывала Наталья. – А они же, астрологи, все такие умные. Все бесконечно учатся, куда там «тупым православным». Рисуют натальные карты, что-то там высчитывают, рассчитывают. Какие-то формулы, графики. Она мне все говорила: «Давай я на тебя составлю, давай на тебя составлю». – «На себя составь». Я, хотя туда и вляпалась, но подспудно чувствовала, что во всем этом нет окончательной истины. Душа же в любом случае – христианка. И я ощущала, что нет благодати. Хотя я тогда этих слов не знала. Но как будто тебе дали красивое пластмассовое яблоко и сказали: «Ешь, это вкусно». Однажды мы сидели у меня на кухне, и та дама говорит мне: «Да нет, ты не потянешь (эзотерику, в смысле). Ты не нашего поля ягода. У нас тут высшие личности. А тебе нужно в стадо, которое толпой ходит в храм». Брала «на понт», короче говоря.
– Хотя ты, наверное, даже православные молитвы никакие не знаешь.
– «Отче наш» знаю.
– А «Богородица Дево, радуйся»?
– Нет.
И она начала читать мне эту молитву. Просто чтобы показать, что она умная, а я – глупая. А эзотерические практики так или иначе имеют влияние на душу. Ты становишься более чувствительным к некоторым вещам. Она читает, а у меня ощущение такое, как будто мы находимся в эпицентре взрыва. И волны идут. Но это не те волны, которые сносят, а волна тепла. Это сложно словами передать. Видимо, у меня на лице все это было написано, потому что она удивилась:
– Что с тобой?
– Кто, говоришь, так молится?
– Да эти, православные. Стадо.
– Наверное, мне тоже нужно в это стадо, – бубню.
– Ой, ха-ха. Смешно.
Но у меня, правда, было в тот момент желание вскочить и побежать искать тех, кто так молится. Но, конечно, я не вскочила, не побежала. Это было бы очень просто. Да и, с другой стороны, все равно в «стадо» не очень хотелось. Я же такая вся индивидуальная была, уникальная.
«У тебя ребенок ослепнет!»
В общем, несмотря на то, что Наталья чувствовала фальшь и ощутила силу православной молитвы, эзотерикой она заниматься не бросила. И что ей в этом нравилось – это практики тонкого сна.
Несмотря на то, что Наталья чувствовала фальшь и ощутила силу православной молитвы, эзотерикой она заниматься не бросила
– Сразу скажу – пробовать не нужно. Все это от лукавого! – говорит она. – Это когда тело твое вроде спит, а сознанием ты можешь встать и куда-то пойти, что-то сделать. И я этим увлекалась. Но однажды в одном таком тонком сне ко мне пришли три каких-то старца. Седые, с бородами, в белых одеяниях. И один из них так строго мне говорит: «Если ты этой ерундой не перестанешь заниматься, у тебя ребенок ослепнет!» И так это было явно, что я поразилась прямо: «Ничего себе! Вот так стариканы!» Но потом подумала: «Да ну, бред какой-то. Кто там еще ослепнет».
Но очень скоро Наталья стала замечать за своей маленькой дочкой какие-то странности. Девочка начала натыкаться на разные углы, на мебель.
«Что ж такое?» – думаю. А педиатр нам говорит: «Вы зрение-то проверяли?» Проверили, а там уже минус три. Ребенку полтора года. Тут я и вспомнила про тех трех старцев. Ну, и поехали мы к преподобному Сергию в лавру. Просто потому, что это же «такое место и такой преподобный»! Знаешь, несмотря ни на какие свои увлечения, я всегда чувствовала, что он какой-то очень родной. Выходной день, очередина страшная. Тетечки вокруг акафист по книжечкам читают. Я ничего не читаю. Стою, такая умная, от себя в восторге. Вдруг голос: «Ступишь на ступеньку – сдохнешь». Я хмыкнула, а дальше, я уже говорила, пришла в себя на лавочке. Потом уже, когда я по-настоящему пришла к вере, начала исповедоваться, причащаться, на каждой службе преподобному Сергию мне становилось плохо. День его памяти, я прихожу, потому что я его люблю, и каждый раз едва сознание не теряю. Муж: «Да что ж такое...». А это с прошлого еще тянулось. Как-то я кому-то по этому поводу сказала: «Такая я грешная, получается, что меня даже Сергий к себе не пускал». «Это бесы тебя не пускали, – ответил тот человек. – При чем тут Сергий? Можно подумать, в очереди к его мощам праведники одни стоят. Преподобный рад любому грешнику, готов его в объятия заключить. А вот бесов колбасит».
Дочка Натальи, слава Богу, не ослепла. Но зрение у нее так и продолжало ухудшаться, пока не сделали операцию.
– Но стариканы те мне и не обещали, что оно вернется или не будет ухудшаться. Они сказали: «Не бросишь – ослепнет!» Она не ослепла. Правда, бросила я не сразу. И в храм пришла чуть позже – после похорон одного нашего родственника. Даже не родственника, а родственника родственников. А до этого даже не знала, где церковь ближайшая находится.
«А помолиться за него и некому!»
Этот мужчина был человеком очень пьющим. Наталья вспоминала, что он приходил к ее родным побираться. Зная эту его страсть, они все равно ежемесячно выдавали ему какие-то деньги, «пенсию».
– Он тут же пропивал эти деньги с какими-то своими друганами, и на следующий месяц все повторялось заново. Но, знаешь, хоть он и пил сильно, но был каким-то очень смиренным, что ли. Я никогда не слышала от него не то что грубого, но просто громкого слова. Он весь был какой-то затюканный. Мне кажется, он просто все о себе понимал. А потом он умер.
Родственники организовали этому человеку, Виктору, похороны. А потом все поехали к Наталье домой. Она накрыла стол, и начались поминки.
– В таком, чисто гражданском, ключе, – вспоминала она. – Произносились какие-то положенные слова, ну, и так далее. А одна женщина вдруг говорит: «А помолиться-то за него и некому!» И что-то меня дёрнуло: «Я буду молиться!» Я понятия не имела, что такое молитва и что такое молиться. Что я должна вообще делать. Ляпнула и ляпнула. Прошло какое-то время. Мои любимые тонкие сны. И в одном из них вдруг приходит ко мне этот умерший мужчина, протягивает руку к моему горлу, сжимает глотку пятерней: «Ты за меня обещала молиться!» После этого я не то что пошла – я побежала в храм – он молниеносно рядом нашелся – чтобы помолиться за этого Виктора. Но «помолиться» для меня тогда значило – свечку воткнуть. Я и воткнула. Ну, и начала осматриваться. Шла, наверное, вечерняя служба. Медленная, размеренная. И в какие-то моменты выходил священник на Исповедь. Это я сейчас знаю, что Исповедь. А тогда удивлялась, что люди к нему подходят, что-то говорят, он что-то над ними делает, и они ему руку потом целуют. Для меня это было за гранью вообще – руку мужчине целовать. Но батюшка мне понравился. Такой маленький, сухонький, аскет. И я почувствовала, что мне тоже туда надо. Но так как у меня губы были в помаде, я решили, что приду завтра. Догадалась все же. С утра пришла уже без помады. Только батюшка вышел какой-то другой. С пузиком. «А где мой аскет?! К этому не пойду!» А это был мой будущий духовник отец Димитрий. Он поворачивается ко мне – вокруг люди, передо мной тоже, – показывает на меня и говорит: «Иди сюда!» Я ему объяснила, что это моя первая Исповедь. Он начал слушать. И тут из меня как повалило... Вот так из-за этого родственника я и вошла в храм. И больше из него уже не вышла! И молюсь об упокоении раба Божиего Виктора уже 23 года...
«Благослови, Господь, на чтение!»
Многие люди думают, что если они приходят в Церковь, то у них тут же все станет хорошо – на таком бытовом, житейском уровне. Да мы все так думаем, надеемся, по крайней мере. Но это, увы, не всегда так.
– Стоило мне сделать шаг в сторону храма, у меня жизнь стала рушиться на глазах, – рассказывала Наталья. – Как карточный домик. У меня умерла моя любимая бабушка, и еще много чего случилось. Это были очень тяжелые события. Я даже не хочу об этом говорить. И я совершенно не знала, как из этого всего выходить. Я бы просто не выжила, если бы не тот батюшка, отец Димитрий. Я подходила к нему на Исповедь, говорила, говорила. Он: «Подожди минуточку». Уходил в алтарь, а я стояла – 10 минут, 15, 20. Он возвращался, и мы продолжали. Много лет спустя он мне рассказал: «Стоишь у аналоя, тебе человек рассказывает что-то. А тебя за него так больно, что слезы на глазах. Ты просто уходишь в алтарь, плачешь там, приводишь себя в порядок – и идешь к нему». И тогда я поняла.
Понятно, что внутреннее перестроение Натальи произошло не в один день. Эзотерическое прошлое не проходит бесследно.
Я уже совершенно осознанно ходила в храм, но та женщина, через которую я пришла в эзотерику, от меня не отставала
– Я уже совершенно осознанно ходила в храм, но та женщина, через которую я пришла в эзотерику, от меня не отставала. Бесы не хотели, наверное, меня так просто терять и отпускать. Зачем-то я им была страшно нужна. Я почему-то дружить с ней не переставала. Хотя она надо мной постоянно насмехалась: «Ну, как там в вашем стаде, овца?» И постоянно пыталась мне подсунуть свои эзотерические книжки: «Почитай хоть литературу нормальную». Не помню уже, что там была за книжка, написанная какими-то «просветленными личностями». Но она меня заинтересовала. И я прихожу на Исповедь к моему отцу Димитрию. Бедный батюшка! Слава Богу, мы до сих пор общаемся, хотя территориально нас раскидало. В общем, прихожу я к нему на Исповедь в такой гордыньке: «А знаете, батюшка! Вот, мне дали книжку». Говорю название, а у него так медленно глаза на лоб полезли. «Она очень интересная, и я буду ее читать!» Он так помолчал, помолчал. А потом: «Благослови, Господь, на чтение». Вот, знаешь, Лен. Когда теперь мои дети что-то отчебучивают, я говорю: «Благослови тебя Господь на что ты там хочешь!» Пришла я тогда после той Исповеди домой. И когда пыталась протянуть руки к этой книге, случалось все, что угодно. У меня падали карнизы со шторами. Не что-то там, а «падение это было великое». Дочка падала. Не просто, а ПАДАЛА. Либо еще что-то похуже с ней случалось. У меня скручивало живот, и весь день я просиживала на унитазе. Другое, разное. И так неделя, две, три. Книга лежит, а я к ней прикоснуться не могу. В итоге, когда я преодолела все препятствия и все же ее открыла и начала читать, мне стало так плохо! Физически плохо! У меня то ли давление упало, то ли сахар. То ли все вместе упало. Опять, в общем, что-то упало, но уже внутри меня. Мне стало плохо почти до потери сознания. Отложила книгу – все хорошо. Походила минут двадцать, взяла эту книгу – опять то же самое.
«Мне стало плохо почти до потери сознания. Отложила книгу – все хорошо. Походила минут двадцать, взяла эту книгу – опять то же самое»
Плохо, на грани жизни и смерти практически. Я эту книгу закрыла и отнесла обратно моей эзотеричке: «Иди куда подальше с этими своими книгами, я больше в этом не участвую!» Вот так меня батюшка на чтение благословил.
«Тащи меня и на раку закидывай!»
– Что еще тебе рассказать? – произносит Наталья после недолгого молчания. – Расскажу о преподобном Сергии.
Семья Натальи очень любит этого святого и считает своим покровителем. Несмотря даже на то, что ей становилось плохо на его службах и у раки с мощами. Интересно, что, сам того не зная, муж когда-то сделал ей предложение как раз вечером накануне дня памяти Преподобного.
– Когда я забеременела вторым ребенком (мы уже были воцерковлены, муж пришел к вере следом за мной), мы поехали в лавру молиться о благополучном исходе всего этого дела. И, помня, что мне становилось плохо, я сказала супругу: «Даже если я буду падать и умирать, тащи меня и прямо на раку к Преподобному закидывай». Но со мной ничего не случилось! А чуть позже у нас там, прямо у мощей, случилось чудо. Беременность была непростой. Сын мог родиться на двадцатой неделе. С двадцатой выношен на гинипрале. Если бы не гинипрал, они был бы непонятно какой или вообще мертвый. Мы ездили тогда к Преподобному, и я очень просила его, чтобы у меня этот ребенок родился живой и здоровый.
И он родился у меня живой и здоровый. Но на 37-й неделе он еще сидел попой вниз, и врачи сказали, что будут кесарить. Я, как ненормальная, помчалась с мужем в лавру. Приехали под закрытие, но там был еще молебен – служили у мощей. Я стояла и просила Преподобного, чтобы у меня ребенок перевернулся. И он у меня прямо на молебне во чреве стал переворачиваться. Я была зелёная, синяя, потому что это было больно.
Он перевернулся, а через неделю я родила. Мне гинеколог сказала, что такого не бывает. Но что невозможно человеку, возможно Богу.
Удивительно, что сына назвали не Сергеем, а Андреем. Но это имя ребенку очень хотел дать муж Натальи – в честь одного из своих дедов.
– Это даже не дед по прямой линии, а брат деда. Но муж очень сильно его любил. И вот, мы идем в парке по тропиночке (узкой, там можно идти только одному человеку). Говорим, что нужно уже что-то решать с именем. Муж идет впереди, я – сзади. Вдруг слышим, впереди папа мальчику кричит: «Андрей, иди побыстрее». И сзади люди говорят: «Слушай, а что там Андрей?» Выходим с тропинки на широкую дорожку, навстречу кто-то: «А вот, там Андрей». За две минуты трижды услышали это имя. «Что думаешь?» – спросил муж. – «Значит, быть ему Андреем».
Потом у них родились еще дети. И случилась первая внутриутробная потеря, которую Наталья переживала очень тяжело. Это была ее пятая беременность. И когда она забеременела в шестой раз, то пообещала Преподобному, что если ребенок благополучно родится, она назовёт его Сергеем.
– И он родился, но роды были тяжелейшими, – рассказывал она. – Раньше на три недели. Лопнул пузырь, облепил ребенка, схватки остановились. Кесарить поздно, рожать невозможно. Но в роддом с нами поехал друг. Он сидел на заднем сидении и читал акафист преподобному Сергию Радонежскому. А муж гнал по встречке и махал белой простыней. С Божией помощью, молитвами Преподобного, Сережа родился. В муках страшных, но родился. Крестный у него – тоже Сергий. Тот друг с акафистом. И крестил его отец Сергий.
«Все разбилось о два таинства»
Наталья в храме уже 23 года. Ровно столько, сколько молится за покойного раба Божиего Виктора. У них с мужем шестеро детей. Хотя нет, как говорит она сама – десять. Только четверо – у Бога. Те потерянные беременности. Она поет на клиросе у себя в храме и уверена, что, несмотря на все беды и трудности, которые были и есть у нее в жизни, Господь все делает ей во благо.
Она поет на клиросе у себя в храме и уверена, что, несмотря на все беды и трудности, которые были и есть у нее в жизни, Господь все делает ей во благо
Как, собственно, Он всегда и со всеми и делает.
– Мы как-то во время поста стояли с девчонками из хора после службы и говорили о всяком разном житейском-бытейском. И одна из них – чтец, которая как-то сказала: «Все, что с тобой случается, – это лучшее, что может произойти с тобой в данный момент жизни». И она, такая: «Вот. Когда мне кто-то говорит, что у него все плохо, я им Наташку привожу в пример, у которой шестеро детей, муж работу терял, дети на выпуске, кругом долги, родители с обеих сторон с ними живут, племянник на СВО, зять на СВО». Ну, и дальше перечисляет. А у меня так челюсть отвисает: «Это у меня все так плохо, что ли?! Да у меня все зашибись, как хорошо! У меня родители живы, дети, муж любящий, дом построили». Да. Удивительно. Кто-то твою жизнь как полный кошмар приводит, а ты: «Слава Богу за все! Слава Богу за все! Слава Богу за все!» Интересно, да... Конечно, бывает горе, которое припечатывает. Но остальное – наше субъективное восприятие. Как мы сами в первую очередь к этому относимся.
Наталья молчит. А потом опять возвращается к той своей эзотерике:
– Знаешь, у них как? Что нужно сначала выйти в полный ноль, а потом – в полный плюс. Такие термины. Ноль – это спокойствие, бесстрастие, полное принятие жизни. Плюс – это вообще уже за гранью. И к этому так все стремятся, такие практические рекомендации дают – обалдеешь просто. Что нужно делать, как нужно делать. Кто достиг нуля – это уже «просветленные личности». И вот, я тогда, после первой Исповеди у отца Димитрия, отхожу от аналоя – и понимаю, что вот он – «полный ноль». Полный ноль достигается покаянием. У тебя полное бесстрастие в душе. А когда я причастилась, я почувствовала то, о чем они говорят как о «полном плюсе». Но они-то не могут исповедоваться и причащаться. Они же все сами, им же не нужна никакая помощь. Никаких священников. Это мы – «стадо», что с нас взять. Мы не сами. У нас есть Боженька, батюшка. Мы пришли, поплакали у аналоя – у нас ноль. Подошли к Чаше. Нам Господь Тело Свое и Кровь – вот так, ни за что, задарма – отдал. По милосердию Своему к нам, дуракам. Мы же вообще этого недостойны. Поэтому мы и плачем часто. Потому что мы недостойны, чтобы Господь за нас страдал и умер. И это «полный плюс». Для меня все эти их высокие рассуждения и практики взяли и разбились вдребезги о два таинства – Исповеди и Причащения. Это все дичь полная, чем они там занимаются. Только в храм, только с Богом!