На прошедшей неделе в Узбекистане, наконец, признали, что проблема загрязнения воздуха достигла критического уровня. Мы стали свидетелями того, как стремительно пересматриваются, принимаются и внедряются долгожданные и срочные решения.
В этом едином порыве важно, устраняя одни проблемы, не создавать новых и задаться терпением в принятии долгосрочных решений. Ведь для этого требуется глубинно исследовать проблемы и причины их возникновения, составить план по выходу из кризиса с математическими показателями эффективности, чёткими сроками, возможными рисками и ожидаемыми результатами.
Такой подход призывает к честности и смелости признать неправоту как в отношениях между нами самими, узбекистанцами, так и между государством и обществом.
В долгосрочной перспективе поспешность, недостаток информации, умалчивание и сокрытие проблем, а также неумение или нежелание смотреть в их суть необратимо приведут к катастрофе. И она ближе, чем нам может показаться.
На субботней встрече Комитета экологии, где обсуждались причины и решения проблемы загрязнения воздуха, было сделано важное замечание о том, что в нём много природной пыли. При этом глава вновь образованного комитета Азиз Абдухакимов также заявил, что это не главный наш вызов. Фундаментальная проблема Узбекистана в дефиците воды и опустынивании, и через несколько лет, если мы не изменим своё поведение в водопользовании (с чего бы нам его изменить?), нас ждёт тот же исход, что и Тегеран сегодня. Я бы отметила, что Тегеран тоже в начале своего засушливого пути.
Среди мер по решению проблемы загрязнения воздуха, которые, кстати, больше посвящены Ташкенту, чем всему Узбекистану, ряд способов по смягчению кризиса направлен на озеленение. Мы вновь намерены посадить деревья вокруг столицы, что ежегодно планируем сделать уже несколько лет. Но вырастим ли мы их?
Дело даже не в деньгах на какой-нибудь полив, которые можно найти. Умеем ли мы управлять зелёным фондом? Сможем ли мы охватить системой полива весь город и протянуть трубу к корням каждого дерева? Требуется ли такая дотошность вообще? А есть ли у нас вода, чтобы организовать полив? Может быть, мы использовали грунтовые воды для автомоек и своих домохозяйств, а теперь их уровень недосягаемо снизился?
Не заразятся ли наши новые деревья паразитами, которые губят существующий зелёный фонд Ташкента? Как мы будем с ними бороться? Есть ли у нас знания, компетентные кадры и деньги, чтобы эти кадры содержать в долгосрочной перспективе? Ведь речь идёт не о грамотном главе бригады сотрудников благоустройства, а о каждом таком рядовом сотруднике, который должен со знанием подходить к осмотру, уходу, обрезке и лечению деревьев. Каждый параграф в голове такого специалиста стоит денег — намного больших, чем компетенции простых дворников, которые, впрочем, тоже нужны.
Конечно, мы понимаем, что Узбекистан — не Швейцария. Нет у нас столько денег, как в развитых странах, и статей гигантских расходов у нас больше. Потому и нет ожиданий воздушных замков. Но разве мы не сумеем жить по средствам, имея на руках реалистичный проект того, что можем себе позволить?
Усердно поливая улицы и возводя фонтаны, не скажем ли мы через пять лет, что были чудовищно расточительными и боялись смотреть в глаза надвигающейся засухе и жажде? Есть ли у нас вода, чтобы создать даже не 12, а 4 искусственных водоёма? Проведём ли мы перед их рытьём анализ, который не провели перед осушением прежних?
Если большая часть нашей пыли — природная, и одна из двух основополагающих проблем страны — опустынивание, что стало причиной этого явления? Может быть, подходы к обработке почвы у наших фермеров неправильные? Может быть, им не стоит убирать с поля все растительные остатки, чтобы защитить почву от ветровой эрозии, которая оборачивается пыльной бурей? Может быть, к засолённости и деградации почв приводит чрезмерное использование химикатов? Может быть, в угоду «белому золоту» мы пренебрегли севооборотом и устойчивыми подходами?
Что мы делаем, чтобы сократить расходы воды в сельском хозяйстве? Когда и какие результаты мы ожидаем? Есть ли у ответственных на местах достаточное понимание проблемы и стратегии, чтобы не поддаться соблазну приписок? Есть ли у фермера мотивация прибегнуть к устойчивым для земли методам обращения с ней, чтобы вкладываться в неё? Или мы настолько оглушены возможностью обладать властью отобрать у фермера землю в любой момент, что не уступим ему в правах ни ради сегодняшней мотивации, ни ради права на жизнь своих детей?
Может быть, скот, что мы пасём в безумных количествах, выел всю растительность с пастбищ, и теперь ветер разносит оголённую иссохшую почву по всей стране? Может быть, ошибкой было запретить в Бостанлыкском районе выпас скота (вместо регулирования), поскольку эта крайность привела к чрезмерному разрастанию травы и пожарам, дым которых мы глотаем летом? Как мы можем решить проблему? Умеем ли мы управлять пастбищами? Есть ли у нас столько пастбищ, чтобы есть столько мяса, сколько мы едим? Сможем ли мы принять непопулярное решение поднять цены на него, чтобы оставить детям живую землю?
Построив выделенную линию для автобусов на улице Шота Руставели в Ташкенте и сократив количество полос для движения немаршрутного транспорта, признаем ли мы оплошностью закрытие трамвайной системы и вырубку деревьев и зелёных зон (в том числе посередине улиц) ради расширения проезжей части? Может быть, мы убрали из городов электротранспорт, потому что не было навыков управлять им, понимания, как сделать его популярным, и знаний о современном градостроительстве? Может быть, нам пора быть честными?
Намереваясь перевести теплицы и теплоцентрали на газ, не стоит ли нам открыто признать ошибочность решения «посадить» их на уголь и мазут? Возможно, за три года мы подняли энергосистему с колен и теперь можем себе позволить обеспечить газом теплицы, оглядываясь на то решение, как на неотложную химиотерапию. Может быть, тогда нам нужно объяснить друг другу, почему мы поступили так, а не иначе? Если разъяснения не даны, есть ли гарантия, что при первых или вторых морозах мы не повторим сценарий трёхлетней давности?
Несколько лет назад мой маленький племянник сломал палец руки. Врач в травмпункте, держа его ладошку, пообещал, что больно не будет. Потом раздался истошный крик. Когда руку ребёнка гипсовали, он в слезах спросил меня, почему доктор обманул его. Неправда обидела пятилетнего мальчика, ведь если бы он знал, что будет больно и почему так нужно, он, по его же словам, смог бы осознанно подготовиться и не злился на врача.
Так неужели не сможем мы, узбекистанцы? Разве мы не поймём и не примем правду? Разве мы не поблагодарим за честность и не простим ошибку, если она случилась? Сможем ли мы, не зная реального положение дел, найти правильную дорогу и идти по ней? Может ли осознание осенить наши умы, если от них сокрыта истина?
Мы намерены строго следить за всеми стройплощадками, но есть ли у нас люди, которые будут всё контролировать? Есть ли у нас деньги, чтобы платить этой армии зарплаты? И верим ли мы в их добросовестность и желание служить обществу? Учили ли нас этому в школе, когда мы «закрывали» четверть конвертами и принимали конверты, чтобы «закрыть» четверть?
То, что мы имеем сегодня, — результат наших собственных бездумных действий и бездействий. Мы как общество не умеем брать полную осознанную ответственность, потому что не умеем признавать ошибки и правду. Нам потребуется время, чтобы научиться разговаривать, рассказать о своих страхах, простить друг друга и служить друг другу.
Каждая веха этого пути занимает годы. Когда мне было 19 лет, я написала своей маме многостраничное письмо о том, как меня обижали её методы воспитания и отношение ко мне. В 19 лет я впервые призналась себе, что родитель по своей человеческой сути может быть неправ и может обижать, хотя его мотивы и поведение мне всегда были понятны. Мама просила прощения, и я училась прощать, чтобы по-настоящему любить. Но спустя десятилетие мы всё ещё учимся здоровым отношениям, ведь тяжело изменить в себе то, что впитал в себя культурной средой, чем дышал с рождения. К слову, о дыхании. Уже пару лет маму мучает кашель. Пульмонолог говорит, что это из-за качества воздуха.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.