Комментарии 0
...комментариев пока нет
“Ни единою буквой не лгу”
Как-то один склонный к парадоксам восточный мудрец сказал: “Только смерть может показать человека”. Вкладывал он в простую фразу глубокий смысл: тут и суть человека у последней черты, и завершающие мазки на картине его жизни, когда не прибавить, не убавить, а оценить получившуюся картину на свой вкус и лад предстоит оставшимся. Более всего толков вызывает жизнь, отмеченная неординарностью, печатью таланта. Так случилось и с Владимиром Высоцким, хотя кривотолков и легенд хватало и при его жизни.
В какой-то степени он сам был “виноват” в этом. Его манера писать и петь от собственного “я” многих вводила в заблуждение. Так и создавались выдуманные биографии Высоцкого. Именно не биография, а биографии. Давно уже замечено, что его песни находили отклик в душах людей разных возрастов, наклонностей, профессий. И каждый создавал свою биографию певца, ту, что позволяла считать его своим. И действительно, трудно поверить, что человек, “не знавший пуль”, мог написать “Чёрные бушлаты”, “Он не вернулся из боя”, “Аисты”, “Мы вращаем Землю”.
Шофёр-дальнобойщик безоговорочно признаёт его своим, услышав “Дорожную историю”. Моряк вместе с ним скажет: “Мы говорим не “штормы”, а “шторма”…” Альпинист возьмёт с собой “Песню о друге”, “Вершину”, “Прощание с горами”. Как это ему удавалось — разговор особый.
Феномен Высоцкого и в том, что он действительно сумел побывать “во всех шкурах” (как актёр хотя бы), не потому, что он везде был и всё знал. Быть везде и всё знать он, понятно, не мог, но он знал основное: как поведёт себя в заданной ситуации человек сильный и честный, а как слабый и подлый. Знал и пел об этом, имея право сказать: “Ни единою буквой не лгу”.
…Судьба его определилась в середине пятидесятых, когда Высоцкий ушёл с первого курса инженерно-строительного института и поступил в школу-студию МХАТа. В 1960 году из студии этой вышел актёр, о котором будут много говорить сначала в Москве, потом и в стране. И опять же не сразу. Для этого Высоцкому нужно было встретиться с Любимовым, с Театром на Таганке.
А пока он четыре года играл в других театрах. Сегодня трудно поверить, что начинал актёр в Театре миниатюр (это там, где потом играли Карцев, Ильченко и “пан Гималайский”), что работал он и в труппе Театра имени Пушкина. Но тем не менее это было и, более того, не являлось проходным моментом в жизни, а активно способствовало формированию Высоцкого-актёра, так хорошо нам знакомого по киноролям, которых в его жизни было около тридцати.
Весной 1964 года он пришёл на показ в Театр на Таганке. Как вспоминал позже Юрий Любимов, перед ним предстал молодой человек в кепке и сером пиджаке, “сигареточку, конечно, погасил”. Прочитанные им стихи Маяковского не произвели на режиссёра большого впечатления (“что-то маловразумительное”), зато пение под гитару заставило отложить все дела и слушать артиста в течение сорока пяти минут. Перед принятием решения Любимову довелось услышать разного рода предостережения: “Мне говорят: “Знаете, лучше не брать. Он пьющий человек”. — “Ну, подумаешь, — говорю, — ещё один в России пьющий, тоже невидаль”.
В сентябре 1964 года Высоцкий стал артистом Театра на Таганке и уже через десять дней вышел на сцену: в спектакле “Добрый человек из Сезуана” он, заменяя заболевшего коллегу, был срочно введён на роль Второго Бога. Первую большую роль актёру предложили в спектакле “Жизнь Галилея”, премьера которого состоялась весной 1966 года. Высоцкий играл учёного без грима и париков — все изменения, связанные в том числе с возрастом Галилея, Высоцкий передавал за счёт внутренних переживаний. Следующим его героем стал беглый каторжник Хлопуша в драматической поэме Сергея Есенина “Пугачёв”. Театральные критики, сравнивая авторскую запись (в исполнении Есенина то есть) монолога Хлопуши с той же речью, произносимой бьющимся в кандалах Высоцким, отмечали, что у двух поэтов было немало точек пересечения: у каждого из них имелся “свой “чёрный человек” и своя “Русь уходящая”, и нежность к слову, и надрыв, и неизлечимая, ничем не заливаемая тоска”.
Премьера “Гамлета”, состоявшаяся на таганской сцене 29 ноября, стала одним из самых заметных театральных событий 1971 года. Зрители, входившие в зал, видели сидевшего в глубине сцены актёра в чёрных джинсах и свитере, который в ожидании третьего звонка негромко играл на гитаре. В то же время обратиться к нему с приветственной репликой было невозможно, потому что публика сознавала: это не певец Высоцкий, а Гамлет, облачённый в повседневные одежды 1970-х годов; он словно бы пребывал в другом измерении.
Гамлетовская тема оказала влияние не только на Высоцкого-актёра, но и на Высоцкого-поэта. В этот период в его стихах появились исповедальные интонации, он стал писать о времени, о жизни и смерти, то есть стал обращаться к вечным вопросам бытия.
В какой-то степени он сам был “виноват” в этом. Его манера писать и петь от собственного “я” многих вводила в заблуждение. Так и создавались выдуманные биографии Высоцкого. Именно не биография, а биографии. Давно уже замечено, что его песни находили отклик в душах людей разных возрастов, наклонностей, профессий. И каждый создавал свою биографию певца, ту, что позволяла считать его своим. И действительно, трудно поверить, что человек, “не знавший пуль”, мог написать “Чёрные бушлаты”, “Он не вернулся из боя”, “Аисты”, “Мы вращаем Землю”.
Шофёр-дальнобойщик безоговорочно признаёт его своим, услышав “Дорожную историю”. Моряк вместе с ним скажет: “Мы говорим не “штормы”, а “шторма”…” Альпинист возьмёт с собой “Песню о друге”, “Вершину”, “Прощание с горами”. Как это ему удавалось — разговор особый.
Феномен Высоцкого и в том, что он действительно сумел побывать “во всех шкурах” (как актёр хотя бы), не потому, что он везде был и всё знал. Быть везде и всё знать он, понятно, не мог, но он знал основное: как поведёт себя в заданной ситуации человек сильный и честный, а как слабый и подлый. Знал и пел об этом, имея право сказать: “Ни единою буквой не лгу”.
…Судьба его определилась в середине пятидесятых, когда Высоцкий ушёл с первого курса инженерно-строительного института и поступил в школу-студию МХАТа. В 1960 году из студии этой вышел актёр, о котором будут много говорить сначала в Москве, потом и в стране. И опять же не сразу. Для этого Высоцкому нужно было встретиться с Любимовым, с Театром на Таганке.
А пока он четыре года играл в других театрах. Сегодня трудно поверить, что начинал актёр в Театре миниатюр (это там, где потом играли Карцев, Ильченко и “пан Гималайский”), что работал он и в труппе Театра имени Пушкина. Но тем не менее это было и, более того, не являлось проходным моментом в жизни, а активно способствовало формированию Высоцкого-актёра, так хорошо нам знакомого по киноролям, которых в его жизни было около тридцати.
Весной 1964 года он пришёл на показ в Театр на Таганке. Как вспоминал позже Юрий Любимов, перед ним предстал молодой человек в кепке и сером пиджаке, “сигареточку, конечно, погасил”. Прочитанные им стихи Маяковского не произвели на режиссёра большого впечатления (“что-то маловразумительное”), зато пение под гитару заставило отложить все дела и слушать артиста в течение сорока пяти минут. Перед принятием решения Любимову довелось услышать разного рода предостережения: “Мне говорят: “Знаете, лучше не брать. Он пьющий человек”. — “Ну, подумаешь, — говорю, — ещё один в России пьющий, тоже невидаль”.
В сентябре 1964 года Высоцкий стал артистом Театра на Таганке и уже через десять дней вышел на сцену: в спектакле “Добрый человек из Сезуана” он, заменяя заболевшего коллегу, был срочно введён на роль Второго Бога. Первую большую роль актёру предложили в спектакле “Жизнь Галилея”, премьера которого состоялась весной 1966 года. Высоцкий играл учёного без грима и париков — все изменения, связанные в том числе с возрастом Галилея, Высоцкий передавал за счёт внутренних переживаний. Следующим его героем стал беглый каторжник Хлопуша в драматической поэме Сергея Есенина “Пугачёв”. Театральные критики, сравнивая авторскую запись (в исполнении Есенина то есть) монолога Хлопуши с той же речью, произносимой бьющимся в кандалах Высоцким, отмечали, что у двух поэтов было немало точек пересечения: у каждого из них имелся “свой “чёрный человек” и своя “Русь уходящая”, и нежность к слову, и надрыв, и неизлечимая, ничем не заливаемая тоска”.
Премьера “Гамлета”, состоявшаяся на таганской сцене 29 ноября, стала одним из самых заметных театральных событий 1971 года. Зрители, входившие в зал, видели сидевшего в глубине сцены актёра в чёрных джинсах и свитере, который в ожидании третьего звонка негромко играл на гитаре. В то же время обратиться к нему с приветственной репликой было невозможно, потому что публика сознавала: это не певец Высоцкий, а Гамлет, облачённый в повседневные одежды 1970-х годов; он словно бы пребывал в другом измерении.
Гамлетовская тема оказала влияние не только на Высоцкого-актёра, но и на Высоцкого-поэта. В этот период в его стихах появились исповедальные интонации, он стал писать о времени, о жизни и смерти, то есть стал обращаться к вечным вопросам бытия.