The New York Times опубликовала статью и фоторепортаж из части Курской области, которая находилась под контролем ВСУ.

Основные тезисы материала:

– «губернатор региона оценивает число погибших мирных жителей за эти месяцы более чем в 300 человек, ещё почти 600 числятся пропавшими без вести. Эти данные не удалось независимо подтвердить»;

– «многие жители Суджи — как на месте, так и в эвакуационных пунктах — рассказали, что хоронили как минимум десяток соседей. Некоторые говорили о 40 и более захоронениях»;

– «когда я побывала в этом районе в марте, поля были усыпаны трупами коров и свиней, а также телами мирных жителей и солдат. Из тех, на ком были видны элементы формы, большинство — российские», — автор материала Нанна Хайтманн;

– «среди разрушенных домов лежали тела, разлагавшиеся месяцами, по всей видимости, никем не тронутые. Обстоятельства их смерти оставались неизвестными»;

– «в этом приграничном районе у многих жителей есть родственные связи с Украиной, и они воспринимают войну, по словам госпожи Лободовой, как “семейную ссору”. Поскольку украинцы не могли достичь Москвы, — сказала она, — “они били по своим. По соседям. Половина наших родственников — украинцы”. Её родственники, по её словам, живут в Харькове. “Слава Богу, что мы — женщины, нас не могут мобилизовать и заставить стрелять друг в друга”»;

– «Любовь Блащук, 76 лет, с которой я встретилась в убежище, рассказала, что родом с запада Украины и переехала в Суджу в 1986 году. В те советские времена, по её словам, “всё было единым целым”. Она говорила о расширении НАТО как о причине войны, повторяя аргументы, распространённые в российской госпропаганде. Украинцев она называла жертвами дезинформации, которые во всём винят президента России Владимира Путина»;

– «последствия конфликта наиболее ярко проявились в деревнях, находившихся неподалёку от бывшей линии фронта: они были усеяны воронками от снарядов. Из-под завалов доносился запах разложения, я видела тела в гражданской одежде. У большинства погибших не было явных следов смертельных ранений, хотя здания были сильно повреждены осколками. Одно тело лежало в изрешеченной пулями машине»;

– «на кухне одного из домов в селе Мартыновка я увидела почти обнажённое тело мужчины с признаками насилия с близкой дистанции: рана на шее и отверстие в груди, похожее на огнестрельное. Кто убил этих людей и при каких обстоятельствах — неясно. В этих деревнях больше никто не жил, и в укрытиях мне не удалось найти свидетелей»;

– «ранее The New York Times зафиксировала два случая неизбирательного применения смертоносной силы против мирных жителей Курской области в начале вторжения — действия, которые могут квалифицироваться как военные преступления. Однако журналистам не удалось установить, кто именно несёт ответственность за эти убийства»;

– «люди, с которыми я говорила и которые оставались в Судже во время оккупации, в целом описывали уважительное отношение со стороны украинских военных. Некоторым была оказана медицинская и гуманитарная помощь. “Они нас не трогали”, — сказала Блащук. — “Ни русские, ни украинцы — они воевали друг с другом, но мирных жителей не трогали”. Другая жительница Суджи, Ольга Новосёлова, вспоминала, что украинские военные вошли в город со словами: “Добрый день, славяне. Мы не трогаем гражданских”. “Так и было”, — добавила она».

Реакция украинской стороны на публикацию этой статьи:

Спикер МИД Украины Георгий Тихий раскритиковал публикацию в соцсети X:

«Тот, кто в The New York Times решил “освещать” вместе с российскими военными преступниками, принял самое глупое решение. Это не баланс и не “альтернативная точка зрения”. Это просто позволение российской пропаганде вводить читателей в заблуждение».