Война за душу народа
Конфликт на Украине глазами кино
Продолжение, начало в № 636, 637
Фильм Фадеева, как и другие рассмотренные фильмы о войне, дает близкий к реальности образ ситуации в зоне боевых действий. Одновременно эти фильмы создают портрет русского человека, который сегодня готов умереть за Родину. И то, и другое способно повлиять на людей, подтолкнуть их к принятию реалий войны, дать им почувствовать, почему война касается каждого, кто живет в России. И внутренний мир бойцов в этом смысле важнее всего: он приоткрывается для зрителя, становится ясно, что идет война за душу народа. Наша победа — это победа человека, наделенного душой. Который хочет человеческой любви, человеческого развития, который может соединить через собственное представление о Родине, через общую культуру два пространства — русское и украинское. Победа той стороны — это победа бездушности.
Что такое эта бездушность, можно увидеть в украинских военных фильмах — тех самых, которые так раскрутили и даже разместили на Netflix.
В фильме «Мы были рекрутами» показаны военные из 3-й штурмовой бригады одиозного украинского полка «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ). Стилистика фильма напоминает американский боевик. Азовцы (организация, деятельность которой запрещена в РФ) идеально экипированы, хорошо сложены и показаны как профессиональные убийцы. Они передвигаются на дорогих западных военных внедорожниках песчаной раскраски. Они такие «крутые» и неприступные, что журналист, который берет у них интервью, все время комментирует, как он стесняется к ним подойти. И признается за кадром, что «всегда завидовал крутым тиграм в форме».
И хотя он все время спрашивает про их «философию войны», они ничего не говорят о том, за что воюют (между тем как наши бойцы, которых никто про это не спрашивает, сами начинают об этом рассказывать). Отвечают ему, что главное в философии — это боевая подготовка, и что война непосредственно на позициях — это «механическая работа, которая должна быть выполнена качественно» и «очень четко». Командир азовской* штурмовой группы, который благодаря роликам о своих штурмах, снятых с камеры гоу-про, стал «звездой ютуба», и на счету которого немало убитых российских бойцов, описывает это так: «Я себя лично очень уверенно чувствую… Мы просто идем и выполняем свою задачу. У нас нет такого, что нас посылают на смерть или мы идем туда умирать. Мы идем туда убивать, все! По-другому никак. Мы не думаем совсем про другое».
Не могу не отметить очень странного сходства этих представлений с тем, что показано в «парадном» фильме ЧВК «Вагнер», снятом в 2023 году, с характерным названием «Лучшие в аду». В нем в абстрактном городе сражаются за контроль над девятиэтажкой фактурные мускулистые «профессионалы», причем противники абстрактно названы «белые» и «желтые». Подчеркнуто, что они по сути ничем не отличаются друг от друга — говорят на одном языке, одинаково крестятся на икону, случайно оказавшуюся в здании, за которое идет бой, а когда два командира в конце сходятся в контактном бою, оказывается, что у обоих «дед Берлин брал». В конце фильма в живых остался один командир, остальные друг друга поубивали, а передача координат для работы авиации, ради которой требовался контроль над девятиэтажкой, не дала особого эффекта — противник сориентировался, восполнил потери и не допустил прорыва фронта. Ради чего идет война — непонятно. Все происходит под лозунгом «Мы знаем, что попадем в ад. Но в аду мы будем лучшими». То есть это те же профессиональные убийцы. Но вернемся к украинскому фильму.
Среди интервьюируемых есть женщина, которая говорит, что война — это боль, грязь и кровь, но ей все равно нравится то, что она делает, и она «кайфует от процесса». Еще один «герой» признает, что война — это «законная возможность уничтожать врагов нашей нации»: хотя и надо убивать людей, но «в плане с русаками — это не очень плохо». И посылает гражданским украинцам достаточно угрожающим тоном риторический вопрос: какое ты будешь иметь право смотреть в глаза мне и моим пацанам, даже если ты «побывал под парой ракет, услышал, как что-то где-то жахнуло, но никогда не убивал людей и никогда не чувствовал запах смерти»?
Вопросы азовцам (организация, деятельность которой запрещена в РФ) задаются не только о философии войны, но и о мечте, и ответы так же показательны. Упомянутый штурмовик-«звезда ютуба» отвечает с улыбкой, что его мечта — чтобы было «как можно больше убитых россиян».
С другой стороны фронта — результаты практического воплощения этой «мечты» — страшные кадры беженцев из Артёмовска из фильма «Я иду домой». Эти люди, которых наши войска сумели вывести из подвалов только весной 2023 года, увидели еще больше, чем жители Мариуполя, и их слова уже другие. Многие из тех, с кем говорит Рытков, потеряли родных. У 55-летней местной жительницы, 30 лет проработавшей в детском саду, убили мужа и дочь.
Ее выжившая дочь подчеркивает, что обстрелы, под которыми погибли родные, велись сознательно. Украинские войска знали, что люди находятся в подвале, и стреляли, когда они выходили за продуктами в магазин. Другие беженки рассказывают, что когда люди подходили к ручью, находившемуся неподалеку от подвала, чтобы набрать воды, им стреляли под ноги — даже детям. Украинских военных раздражало, что люди ходят и что они вообще еще живы. Они называли их «ждунами» и «предателями» и прямо угрожали расстрелять, «закопать» и «скормить собакам». Ходила информация, что украинцы переодевались в российскую форму, чтобы выявить тех, кто будет радоваться приходу русских, и расстрелять.
«Руками украинской власти нас стирают с лица земли. Нас как нацию просто уничтожают», — подытоживает одна из выживших женщин. И добавляет: «Если человек хочет [выделено мною — И. Р.] лишить жизни другого человека, это не человек».
Это и есть вопрос о душе. Тот, кто «кайфует от процесса» убийства — это уже не вполне человек. То есть по внешности, это, конечно, еще человек — «тигр в форме». Но нечто произошло с его душой.
Известный психолог Карл Густав Юнг объяснял немецкий фашизм, причем в масштабах всей немецкой нации, «одержимостью архетипом Вотана» — древнегерманского языческого бога войны. Понятие «одержимости» (Ergriffenheit) уже до этого использовалось в определенной немецкой философской традиции для описания иррационального состояния, возникающего при контакте со сверхъестественной силой. Юнг развил его: по его утверждению, «кто-то, кто явно одержим (ergriffen) (т. е. Гитлер), овладевает (ergreift) всей нацией…» Юнг подчеркивает, что «Вотан… является олицетворением движущего духа, стоящего за Гитлером». Далее в традиции оккультного неонацизма, который и является идеологией полка «Азов» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), не обнаруживаемой прямо в рассмотренной украинской кинопропаганде, — Вотан отождествлялся с Люцифером.
Но какая бы именно сверхъестественная темная сила не «овладевала» нашим противником, важно одно — что впадение в состояние одержимости предполагает отчуждение собственной души. Не случайно в христианстве существует представление о сделке с дьяволом, в которой человек в обмен на даваемую ему силу отдает или продает свою душу. Пока душа не отдана, «одерживатель» не придет. Когда же он приходит и дает силу, «одержанный» и начинает «кайфовать» от процесса убийства. Кстати, азовец (организация, деятельность которой запрещена в РФ), описывающий убийство на войне как «механическую работу, которая должна быть выполнена качественно», отмечает с улыбкой, что у него есть «какая-то гармония с собой».
Никто из наших бойцов не говорит ни о чем подобном. Для них в войне нет никакой «гармонии с собой». Так или иначе, война для них — это боль, и они борются за то, чтобы она завершилась и наступил мир. За то, чтобы «вернуться домой» — не в смысле места, а в смысле духовного дома, к своей человеческой сущности. В интервью, посвященном созданному им фильму, Рытков говорит об этом так: «Наверное, лучший воин — это тот, кто не хочет воевать, а хочет закончить войну, принести мир; и Гонг — один из лучших, в нем нет ярости и гнева, чувствуется любовь к солдатам».
Это не значит, что на нашей стороне меньше силы духа или воли. Фадеев говорит, что донецкие парни отдавали свои жизни, почти не осознавая этого. Но включается это тогда, когда мы оказываемся перед лицом нечеловеческой одержимости и хотим защитить то человеческое, чему она угрожает. Почти все бойцы в фильмах говорят о том, что войну начала «та сторона» — начала жестоким, иррациональным разрушением жизни людей в Донбассе, и что мы хотели бы лишь ее закончить.
Сложность здесь в том, что для «одержимых» военная мобилизация является фактически постоянной.
Дама из «Азова» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), которая «кайфует от процесса» убийства, добавляет при этом, что будет «воевать, пока воюется». А другой азовец (организация, деятельность которой запрещена в РФ), мечтающий о том, чтобы штурмы были четко подготовлены, и в них было как можно больше убитых русских, подчеркивает, что к этому его мечты и сводятся, и его не интересует какое-то там будущее с «крутым автомобилем» и «загородным домом». Еще один «герой» украинского фильма рассматривает войну с Россией как «двухсотлетнюю» и «постоянную».
Возможно, что присущее нам стремление к миру является глубинной причиной того, что в нашем обществе с таким трудом происходит принятие даже идущей уже войны как неизбежной реальности, а не как выдумки политиков. Не говоря уже о принятии того, что у России есть экзистенциальный враг, и что крушение СССР было нашим поражением в холодной войне. Ясно, что в 2014 году, когда киевские власти только начали террор в Донбассе, можно было дать на это ответ гораздо меньшей ценой. Но, как говорит герой фильма «Свои. Баллада о войне», тогда у нас не было сил. Тогда общество было еще дальше от способности принять существование врага.
У нас есть пример того, что все может быть иначе — Великая Отечественная война. Общество было гораздо более готово к ней. И когда она началась, возникла всенародная мобилизация. Однако и тогда большинство вело войну для того, чтобы ее закончить. Отстоять счастье человеческой жизни, на которое посягнул фашистский враг, и вернуться к любимым людям.
Между тем, западные силы, которые взращивали Украину как специальный антироссийский анклав в нашем подбрюшье, как кусок России, где будут жить «антирусские русские», достигли успеха именно потому, что никогда не намеревались войну заканчивать. Они неуклонно, столетиями, пестовали эту ненависть всеми доступными средствами, и перед нами трагическое свидетельство того, насколько они преуспели. Фраза азовца (организация, деятельность которой запрещена в РФ) о том, что Украина и Россия воюют двести лет, кажется нам бредовой — еще недавно мы жили в едином советском государстве. Но ведь параллельно с этим бандеровцы, выехавшие на Запад, всячески окормлялись там и создавали международные антисоветские структуры, а внутри СССР велась конспиративная деятельность бандеровских недобитков, которые проникали в различные общественные структуры.
Способна ли наша военная мобилизация стать постоянной, как у этих врагов России — так, чтобы при этом любовь к людям и человечеству, стремление к человеческому развитию не слабели, но только усиливались?
В нашей культуре есть представление о том, что путь России — в вечном бое, которое невероятно актуально на текущем историческом этапе. Может быть, наиболее ярко его формулировал Александр Блок, погружаясь в преддверии революции в воспоминания о битве на Куликовом поле:
«О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…»
Сегодня мы, кажется, очень далеки от этого. Но народная душа еще жива, и есть еще время.
Пока задача номер один — в том, чтобы наше общество осознало, что по крайней мере сейчас мы находимся перед экзистенциальной угрозой этой нацистской одержимости, лицом к лицу с ней. И здесь было бы очень важно, чтобы едва наметившаяся тенденция к появлению фильмов, достоверно отражающих происходящее на фронте, и к появлению общественного отклика на эти фильмы, получила развитие, а не оказалась случайной флуктуацией процесса.