Академический театр или «бродячее шапито»?

Дилетантизм и инфантильность разрушают сцену главного театра Нижегородской области!

Раз произвол глумится над искусством,

Раз глупость знанья принимает вид,

Раз здравый смысл считается безумством,

Раз что добро – в плену, а зло – царит,

Я, утомленный, жаждал бы уйти,

Когда б тебя с собой мог унести!

(Уильям Шекспир, сонет 66.
Перевод Модеста Чайковского.)

Сезон 2024/2025 для Нижегородского театра оперы и балета фактически завершается проведением VII Международного фестиваля искусств «Стрелка». В качестве «главного и самого интригующего события» фестиваля была заявлена премьера оперы Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана». Но главная интрига, пожалуй, заключалась в том, изменит или нет своему пристрастию к насилию над театральной классикой «ужасный, но не великий» худрук нашего оперного Алексей Трифонов. Увы, не изменил.

КУЛЬМИНАЦИЯ БЕЗВКУСИЦЫ

Очень трудно анализировать деятельность театра, в котором правит произвол вкуса и любой дилетант может оправдать художественную халтуру фразой: «А мне понравилось!» Театр, в отличие от инженерии, где за обрушившийся мост сажают, позволяет режиссеру испортить классику – и получить за это премию. Георгий Товстоногов верно подметил: «Режиссура вторична, потому что первичен автор. Смысл режиссуры – раскрыть замысел автора, а не выдумывать за него». Но художественный руководитель Нижегородского оперного театра Алексей Трифонов, не имеющий ни театрального, ни музыкального образования, вряд ли знаком с этой истиной.

Николай Цискаридзе однажды сказал: «На периферии театрами руководит серость». Нижегородский театр оперы и балета – вопиющая иллюстрация этой формулы. Трифонов приглашает режиссеров, занятие которых – не диалог с автором, а самолюбование. Как объяснить, что Кармен в опере оживает и целуется с Хозе? Что Ленский не погибает, танцует с Ольгой, а вместо него убивают Зарецкого? Но высшей точкой глумления над классикой все же стала именно «постановка» оперы Оффенбаха «Сказки Гофмана», где к оригиналу примешана инородная музыка, чуждая не только стилю Оффенбаха, но и его духу.

ДЭВИД ЛИНЧ, МАУГЛИ И ДЖУЛЬЕТТА НА ПЕНСИИ

Опера Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана» основана на произведениях немецкого писателя-романтика и соединяет фигуры автора-композитора и самого Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Оффенбах не успел закончить оперу, проработав над ней до самой своей смерти в 1880 году. Стоит отметить, что долгие годы театры обходили это произведение стороной. На премьере «Сказок Гофмана» 8 декабря 1881 года в венском Рингтеатре случился пожар, во время которого театр сгорел дотла и погибло более трехсот человек. С тех пор за оперой закрепилась репутация «приносящей неудачу», из-за чего ее практически не ставили в театрах вплоть до середины XX века. Однако дело было не только в суевериях. Это произведение – очень сложное для постановки, и многие просто не решались за нее браться. Худрук Алексей Трифонов решился. Более того, он пригласил в качестве режиссера Елизавету Мороз, которая уже работала в Нижнем Новгороде над постановкой оперы с той самой, к изумлению публики ожившей, Кармен. Результат не заставил себя долго ждать...

Как написал один из театральных критиков, единственная серьезная опера Оффенбаха предстала с либретто, радикально переработанным драматургом Алексеем Париным и режиссером Елизаветой Мороз. Сам Гофман у них представлен в образе недавно скончавшегося эксцентричного американского режиссера Дэвида Линча (телесериал «Твин Пикс»). Образы героинь переосмыслены очень творчески: кукла Олимпия становится девочкой-маугли, которую держат в клетке, а история Антонии разворачивается в студии звукозаписи с узнаваемыми звукопоглощающими стенами и микрофонами на стойках, которыми вошедшие в экстаз хранители (они же продюсеры записи) забивают певицу. Джульетта оказывается стареющей моделью, для которой пошили специальный телесный костюм, карикатурно увеличивающий бедра. А в финале главный герой покидает зал через центральный проход и даже не выходит на поклоны, встречая зрителей у фотозоны в фойе уже… в облике разносчика пиццы. Это даже не буффонада! Трудно вообще подобное охарактеризовать!

НЕ МОДЕРНИЗМ, А ВАНДАЛИЗМ!

Давайте представим себе, что на лицо Сикстинской Мадонны Рафаэля кто-то налепил «Черный квадрат» Малевича. Это уже не модернизм – это вандализм. Террорист, обливший кислотой «Данаю» Рембрандта, был, в сущности, честнее: он просто хотел уничтожить произведение искусства и не скрывал намерений. А театральная команда Трифонова не уничтожает – она уродует искусство. Эти люди не понимают, что вся великая опера – о любви. Даже в «Сказках Гофмана» герой ищет свою музу, а не найдя, уходит к Бахусу. Это философия не экзистенциальной тоски, а безысходной любви. Но постановщики выдают это за тяжелый модернистский трактат, прикрываясь словом «психологизм».

Музыкальная ткань Оффенбаха проста: доминанта, тоника, иногда субдоминанта, и это предел напряжения. Оффенбах не Шёнберг, не Берг и не Вайнберг. Но режиссер Лиза Мороз, видимо, уверена, что ставит произведение Лигети или хотя бы Пендерецкого. Она сочиняет «высокое искусство», не имея ни знания, ни понимания материала. А Трифонов, по причине полной художественной несостоятельности, этому лишь аплодирует.

То, что творит эта режиссерская бригада, отлично характеризует название одного известного труда Владимира Ильича Ленина – «Детская болезнь левизны в коммунизме». Только если раньше в авангардистской горячке сочиняли брошюры, то теперь ломают оперы. Классиков марксизма не читают, а режиссеры – не читают в принципе! Между тем Георгий Товстоногов предупреждал: «Не читающий режиссер – мне непонятен».

Но дело не только в том, кто кого приглашает. Давайте посмотрим, как театр встретил 80-летие Победы. Пока по всей стране звучали патриотические оперы (Гергиев дирижировал Прокофьевым, Мариинка во Владивостоке играла «Повесть о настоящем человеке»), Нижегородский театр оперы и балета отделался дежурным концертом советских песен. Патриотический репертуар снят, альтернатива не предложена. Где «Иван Сусанин»? Где «Жди меня»? Где «Севастопольский вальс»? Выходит, театр в юбилейный год Великой Победы демонстрирует равнодушие. А может, и своеобразный политический жест?

Продолжение следует.