Певица Татьяна Ефремова – о своем «синдроме отличника»

«Если это не что-то хорошее и красивое, я туда не иду»

– Прежде всего, хочу поздравить тебя с получением звания заслуженной артистки Татарстана. Почувствовала ли, что стало больше ответственности?

– Спасибо. Во-первых, я очень благодарна. Любой человек, делающий какую-то работу, думает о том, замечают ли ее, как ее оценивают другие. Даже когда просто гладят по головке и говорят «молодец» – настроение уже повышается. Безусловно, это большая ответственность. Когда на сцене объявили «заслуженная артистка Татарстана Татьяна Ефремова», меня как будто холодной водой облили. Было страшно выходить. Хотя пою ту же песню, зрителя знаю…

Обычно после выступления зрители обсуждают, как я пела, хорошо ли у меня получилось. Раньше это была только моя личная ответственность. Но когда свою оценку зритель дает мне как заслуженной артистке Татарстана – это уже ответственность и перед республикой, и перед Раисом.

Этот вопрос мне задают чаще всего. Что изменилось? Сказать по правде, звание не было моей большой целью. Например, человек поступает в медицинский, учится, потом лечит людей, спасает жизни. Помогать людям – это его миссия. Если твою работу видят, хвалят, награждают почетными званиями – это всегда приятно, это вдохновляет и придает сил. Но работает человек не ради этого. У меня так же. Мне приятно, очень ответственно, но я работала не ради этого. Моя цель немного другая.

– То есть твое творчество – это тоже миссия?

– Я иду, основываясь на этой миссии, она меня направляет. Все свои поступки, шаги в творчестве я оцениваю с точки зрения того, служит ли это моей миссии или нет. Поэтому я избирательно отношусь к организаторам концертов, работаю не со всеми и не везде даю интервью. Сначала думаю: какую роль это сыграет для моей миссии, возвышает ли это в глазах людей народные песни, мелодии, культуру народа, или же искажает, как после этого к нам будут относиться? Переночевав с такими мыслями, я даю ответ. Если это не что-то хорошее, красивое, я туда не иду.

– Почему народные песни? Почему ты не выбрала понятные всем эстрадные песни?

– На эстраде, как правило, поют композиции, написанные авторами. Даже если я скажу им, о чем должна быть песня, все равно они напишут свое. Это не будет моим. А из народных песен я могу выбрать сама, то, что подходит моему душевному складу, состоянию, моему возрасту. Я бы взялась за все народные песни, но это может быть не совсем актуально.

Что касается татарских, кряшенских, русских народных песен, они что-то пробуждают в душе. Они исходят не только из уст, но и из глубины души и как-то поднимаются по жилам. Я пою от всего сердца.

– Народные песни для тебя отличаются во время исполнения?

– Конечно.

– Чем?

– С точки зрения музыки – у музыки есть гармония, есть строение, структура. Татарские народные песни построены по одной структуре, у кряшен – по другой, у башкир тоже свое строение, и так далее.

– Какие тебе ближе?

– Кряшенские песни, конечно. От того, где ты их исполняешь, тоже многое зависит, их ведь еще надо донести до зрителя. Концерт это, банкет, какое-то мероприятие, для меня главная цель – чтобы понравилось зрителю. Я вышла, хорошо спела, но если зритель не счастлив, мое отличное исполнение мне ничего не дает. Если зритель счастлив и удовлетворен, то и я довольна. Мне этого достаточно. Значит, миссия выполнена.

«На сцене ты умираешь и воскресаешь снова»

– Как ты себя чувствуешь после выступлений? Как восполняешь себя?

– Моя работа наполняет меня энергией. Но чтобы получить эту энергию, сначала я отдаю все силы. Есть такие строки в татарской песне: «Җаннарымны ярып бирер идем, җанның кайда икәнен белмим» («Достал бы из тела душу, отдал бы тебе, но не знаю, где находится душа»), или у Салавата абый нравятся строки: «Сайра, диләр, халкың өчен йөрәгең ярылганчы» («Пой, говорят, соловей, для народа, пока не разорвется сердце»). Сначала ты отдаешь все свое сердце, разрываешь душу. А потом энергия возвращается. На сцене ты умираешь и воскресаешь снова.

Говорят – а, трехминутное выступление… Для этих трех минут ты готовишься три года! Потому что три минуты – это только результат.

Раньше я приходила домой и плакала. Мама посоветовала: «Дома ополоснись водой, умойся». Первым делом, после того, как уйду со сцены, я мою руки.

Талант петь Бог ведь мне для чего-то дал. Не для того, чтобы я пела дома сама себе. Через меня он это подарил людям. После выступлений я думаю: «Сумела ли я, используя данный Богом голос, принести людям счастье?»

– Ты ведь еще и этномузыколог. А ты поешь песни, записанные в экспедициях?

– И те, что записаны в экспедициях, и услышанные в моей деревне… Песню «Авыл көе» («Деревенские напевы») я взяла не из экспедиции. Слышала ее еще с детских лет. Это уже истинный фольклор.

– Бывали ли случаи, когда ты выпустила народную песню, а кто-то посчитал, что ты ее исказила, испортила?

– Нет, такого не было. Я очень боюсь такого. Потому что человек, говоря о песне, имеет в виду не музыкальную сторону. Может быть, с точки зрения музыки, диапазона ты спела ее даже в тысячу раз лучше. А человек хочет ее воспринять так, как слушал в детстве, чувства его переносят в то время. Через песню человек проживает этот момент еще раз. И если ты не соответствуешь этому мгновению, вина ложится на тебя. Поэтому надо сохранить атмосферу песни.

Есть песня «Париж». Под нее обычно подбирают живые, быстрые ритмы и поют, пританцовывая. А историю песни – почему она называется «Париж», что есть такая деревня Париж, – они не знают. Нагайбаки, вернувшись с войны, под впечатлением красивых городов в других странах, восхищаясь ими, дали название своей деревне. Это такая песня… Там есть и трагедия, и героизм. Я стараюсь учитывать такие вещи, не забывать, знать историю, делать без искажений.

Если сейчас мне скажут, что я испортила песню, конечно, сильно расстроюсь, сяду и заплачу (смеется). Потому что это такой долгий путь, ты отдаешь половину сердца. Песня зарождается в тебе, как ребенок, растет внутри тебя, потом ты показываешь ее людям. И если скажут: «У-у-у, испортила», – конечно, переживаешь сильно.

– Хейтеров у тебя нет?

– Нет. Мне не пишут. Я очень ранимая. Годами буду думать об этом, переживать. Хейт в чужой адрес тоже не читаю. И сама никому не пишу. Как говорит папа: «У тебя свое дело, занимайся им».

«Позвонил пожилой человек: «Плакал, когда ты пела «Ак калфак»

– Поговорим о песне «Ак калфак». На своем концерте ты сказала, что долго ее не исполняла. Почему?

– В моем репертуаре много песен, которых люди еще не слышали. Может быть, я еще не совсем готова для них? О песне «Ак калфак» мы знаем, что ее преподнес зрителю Ильгам Шакиров. Мы слушали ее в его исполнении, восприняли через него. Но она не похожа на татарскую народную песню, не похожа на башкирскую песню. Я понимала, что это кряшенская песня, но не знала, откуда она появилась. Когда углубилась в ее историю, стала искать, оказалось, что это свадебная песня. Она исполняется на второй день свадьбы.

Первый день свадьбы делали на стороне невесты. А на второй родственники ехали в дом жениха, и строка песни «Ай, еракта идек без, җитмеш чакрым җирдән килдек без» («Мы очень издалека, проехали семьдесят километров») отсылает к этой традиции. Раньше, чтобы не было кровосмешения, невесту старались брать издалека, из-за лесов. «Семьдесят километров» – это образное обозначение большого расстояния, чем дальше – тем было лучше.

Эта песня относится к обрядовым, «девичий плач». Во время свадьбы девушка снимает свой белый калфак. Белый калфак она надевает один раз в жизни – во время свадьбы. В укромном от чужих глаз месте, в бане или же в чулане, проводится этот обряд.

В песне есть строки «Ак калфагым төшердем кулдан, безнең дус-иш белән ил тулган» («Белый калфак выскользнул из рук, страна полна нашими друзьями»). Значение: на всю жизнь снимаю свой белый калфак, у меня были свои родные, а теперь есть родные и со стороны мужа.

Это мы сейчас можем посещать своих родителей несколько раз в неделю. Они видят, как ты живешь, могут быть уверены, что тебя не обижают, тебе хорошо в новой семье. Если сильно тоскуешь, можешь вернуться. А раньше… Моей маме тоже сказали: «Кияүгә чыктың – шунда таш булып яттың» («Вышла замуж – легла там как камень»). Возвращаться нельзя.

Раньше не было ни телефонов, ни интернета. Твоя доченька уехала за леса и горы, как она там живет – узнать невозможно. Может быть, ее обижают, бьют или она заболела…

В момент, когда снимаешь свой калфак, ты прощаешься со своим детством, молодостью. И этот калфак наденет только твоя дочь. В этой бане даже косы тебе заплетают уже мать твоего мужа или его тетя. Не твоя мама. Вот поэтому и плакали. Ты к этому моменту больше никогда не вернешься… Будучи благодарной, понимая, как ты теперь богата, ты поешь: «Безнең дус-иш белән ил тулган», то есть у меня много родных, друзей.

Донести это зрителю очень сложно. Ты выходишь и поешь. Я же не могу, как сейчас, рассказывать им подробно историю песни. Зритель может и не понять. Он может сказать: «Почему поет девушка?», «Почему в национальном костюме?», «Почему у нее на голове платок?», «Почему она его снимает?», «Испортили песню!» Поэтому я очень боялась за нее взяться.

Аранжировку с дирижером из Уфы делали полгода. Сказала ему: «Я даю тебе эту песню с учетом ее истории, сделай мне аранжировку». Он ответил: «Беру, но не спрашивай, когда будет готово. Когда появится вдохновение, я тебе ее сделаю». Через полгода пишет: «Сделал». Я слушала и плакала…

Когда мой будущий муж сделал мне предложение, я решила снять клип. Сказала себе: пусть сначала узнают историю этой песни, а потом начну исполнять ее со сцены. Людям клип очень понравился, и я потихоньку, с осторожностью начала ее петь.

Когда шла подготовка к концерту, посвященному Ильгаму Шакирову, подошла к организаторам, спросила тихонько: «Можно я выйду на сцену в кряшенском костюме?» Посадила режиссера перед собой, рассказала всю историю песни. «Конечно, выходи», – сказали мне. На тот момент я была беременна, этого никто не знал. Стою за сценой, думаю – сейчас зритель испытает настоящий шок…

Через неделю мне начали названивать с неизвестного номера. Взяла, голос пожилого человека: «Я был на концерте, посвященном Ильгаму Шакирову. Я был его другом. Ты кряшенка?» Говорю: «Да». Он сказал: «Ты знаешь, еще никто так не пел эту песню. Я плакал, когда ты пела». У меня будто гора с плеч свалилась, такое невероятное облегчение почувствовала.

Потом меня с этой песней начали приглашать на концерты. Для меня это огромная победа. Одно дело, когда ты сама желаешь это петь, и совсем другое, когда тебя зовут с этим. Во-первых, очень ответственно. Во-вторых, я понимаю, что ничего не происходит просто так.

Сейчас мы с Алексеем Дмитриевым начали проект «Керәшен туе» («Кряшенская свадьба»). Там мы на заказ проводим настоящую кряшенскую свадьбу. Я пою «Ак калфак», показываю этот обряд. Это так нравится людям! Меня теперь приглашают на свадьбы, чтобы спела эту песню, чтобы мы показали обряд. Я очень этому рада. Потому что люди стали проводить свадьбы, не забывая своих корней, вспоминая свои традиции и обычаи.

«Пять лет выходила на сцену в платье моей бабушки, но потом стало его жалко»

– А на концертах показываешь обряд, связанный с этой песней?

– Да. Сейчас уже невозможно найти аутентичные белые калфаки. Они были очень дорогие, переходили из поколения в поколение. Они есть только в музеях. На сцене неудобно быстро сменить белый калфак на суряке (кряшенский женский головной убор). Поэтому я надеваю оставшийся мне от бабушки большой белый платок. Во время номера снимаю его, поворачиваюсь спиной, а под платком – головной убор замужней женщины.

– Одежда твоих бабушек сохранилась?

– Да, сохранились четыре костюма. Есть платья, передник. Пять лет я выходила на сцену в платье моей бабушки. Но потом мне стало жалко костюм – от такого частого ношения он изнашивается, страдает. Это такая вещь, которая должна храниться в музее. Поэтому я это платье погладила и красиво убрала. У меня есть большая мечта – построить дом, в одной из комнат которого будет музей с этими костюмами.

Я сшила на заказ другое платье, по эскизу того платья. Вроде бы простенькое, но когда начали создавать каждую деталь, все особенности, это заняло довольно много времени. Но все же я осталась довольной.

– У тебя очень красивые сценические костюмы. Ты сама их придумываешь или работаешь с дизайнером?

– Сейчас для вдохновения есть разные приложения, площадки. Сначала подбираю в них то, что мне нравится, потом объединяю в один образ, сама делаю эскиз. Например, в одном костюме мне нравятся рукава, в другом – подол. Потом ищу в магазинах подходящую ткань. Сшить нетрудно, но вот материал найти очень сложно.

– Ты также исполняешь эстрадные песни. Как ты их выбираешь?

– Песню «Язмышлар бураннары» («Вихри судьбы») мне предложила Таслима Низами. На самом деле, я написала ей с просьбой дать мне ее песню «Дусларга» («Друзьям»). Она ознакомилась со всем моим творчеством и сказала: «Есть очень дорогая для меня песня. Я посвятила ее мужу, она о 40-летней любви. Есть желающие купить ее у меня. Тебе отдаю бесплатно, пой». На меня легла большая ответственность. С этой песней мы приняли участие в конкурсе «Новая татарская песня», заняли место в номинации.

– С другими авторами тоже работаешь?

– Да, мы давно знакомы с Эльмиром Низамовым. Мне было около 18 лет, когда я приняла участие в проекте «Алиф», а он был там композитором. Но тогда я еще не исполняла его песен. Однажды он мне написал для проекта «Безнең җыр» («Наша песня», лаборатория по созданию песен творческого объединения «Калеб», – прим. Т-и): «Таня, можешь быстро помочь?» Конкурс был назначен на вечер, я выучила песню в тот же день. К тому же была беременна, но никому не сказала. Таким образом, мы прошли в финал.

«У меня есть еще одна песня. думал, кому ее отдать. Вот ты зашла, и я сказал себе: “Эта песня Тане”», – сказал Эльмир. Он начал ее наигрывать, и я говорю: «Я эту песню как будто давно знаю». Это была «Үз көең» («Своя мелодия»). Мы делали ее 9 месяцев. Записали только после того, как родила, и смогли выпустить.

Сегодня у меня есть его песни «Кил-кил» («Приходи»), «Композитор егеткә» («Парню-композитору»), «Үз көең» и другие. Недавно ко Дню урожая подготовили песню «Җир ана» («Мать-земля»). Она очень понравилась аудитории. Исполнили и на конкурсе «Татар кызы», и на День урожая.

«Этот концерт я представляла себе пять лет. Но все откладывалось из-за пандемии, локдауна, декрета»

– У тебя также есть дуэты. Как они появились?

– Я думала, что нужен какой-нибудь дуэт. Обычно ведь для дуэта парни выбирают девушек, а девушки – парней. Исполнителей при этом сравнивают. Они должны быть одного уровня, это не особо-то и возможно, потому что у каждого свой тембр. Или должны быть непохожие друг на друга артисты. Поэтому для дуэта со мной должен был быть парень, и он должен был быть не из Татарстана. С Юнусовыми как будешь меня сравнивать? Их – двое, я – одна. И песня получилась такая легкая, летняя.

А с Шакуром… Нас с ним вообще невозможно сравнить. Он рэпер, я исполняю народные песни. Он взрослый мужчина, я рядом с ним как маленькая девочка. Нас пригласили из Yummy Music записать песню. Легкий в общении, теплый человек. Работать с ним было приятно. Если скажут: «Давай выпустим еще одну песню», я скажу: «Конечно, давай» (смеется).

– Ты пела в группе ZAKARIA. Сейчас каждая из вас занимается своими проектами. Вы общаетесь?

– Да, общаемся. Общие проекты тоже есть. Я их пригласила на свой концерт, сказала: «Давайте вместе выйдем на сцену, споем, взявшись за руки!» Они тут же ответили: «Конечно, приедем». Для меня это было очень важное выступление. Очень им благодарна.

– На концерте ты показала себя и как эстрадная певица, и как исполнительница народных песен, и как BIROKA, представляющая народные песни в формате электронной танцевальной музыки. Сценическое имя Biroka – это прозвище рода твоей матери. Почему выбрала мамину сторону?

– Мой папа и моя мама оказались дальними родственниками. Дедушка с папиной стороны мамы и бабушка моего папы – двоюродные. Таким образом, у нас в семье больше людей с маминой стороны. Поэтому выбрала псевдоним Бирока. Его и произносить, и писать легче. Люди нашего рода даже не знают историю прозвища Көҗи.

– Это прозвище дает тебе силы на сцене?

– Да. Когда я выхожу на сцену, то представляю, что я стою не одна, а со всем своим родом. Они придают мне сил. В то же время это добавляет и ответственности. Я должна исполнить песни достойно, не запятнав честь рода.

– Как долго ты готовилась к своему концерту?

– Я представляла себе этот концерт на протяжении пяти лет. Но из-за пандемии, локдауна, декрета все откладывалось. На момент, когда начала готовиться к концерту, я уже представляла каждую деталь: костюмы, песни, оформление… Подготовка шла девять месяцев.

После концерта очень долго не могла отойти. Были трудности и физического плана: перестала работать левая рука. Поэтому боюсь браться за следующий концерт. Это требует очень много сил, средств и здоровья.

Люди сказали: «Такого концерта мы еще не видели». Я ставила именно такую цель – показать концерт такого уровня. Люди думают, что будут народные песни, и у многих они ассоциируются с песнями легкого, танцевального характера, частушками. А народное – это намного глубже, сложнее для восприятия. Эти песни зачастую связаны с определенными традициями, обрядами. У них есть своя история. Чтобы показать их так, чтобы люди поняли, какое у нас есть достояние, уходит очень много сил. Это тяжело.

– Работа артиста, наверное, в целом тяжелая.

– Тяжело или нет – зависит от человека. Другие профессии тоже нелегкие. Но если поставишь высокую планку, всегда требуешь от себя больше.

– Ставить себе высокие требования – откуда в тебе это?

– Есть же «синдром отличника». Думаю, это он и есть.

«Многие даже не знают, что я замужем»

– Ты ведь еще и молодая мама. Думала ли, что родишь в таком возрасте?

– Папа мне говорил: «Кызым, можешь ходить до 25 лет. В 25 выйдешь замуж». Так и получилось.

Иногда сама поражаюсь. Моему ребенку один год, я говорю: «У нас дома ходит ребенок. Чей это ребенок?» (смеется). Многие даже не знают, что я замужем.

– Расскажи о своем муже. Говорят, что девушки выбирают себе спутника жизни по образцу отца. Твой муж похож на твоего отца?

– Похож и внешностью, и характером. Поначалу я и сама не замечала. Но сейчас, когда смотрю на мужа, часто представляю отца. Они оба любят классический стиль, у них схожие манера одеваться, походка.

– Какая у него семья? Как они тебя приняли?

– Мой муж на пять лет младше меня. Когда мы познакомились, мне было 22, ему – 17. На тот момент я даже не представляла его себе как будущего мужа. Дома сказала маме: «Вот же, и среди молодых есть ответственные парни».

После этого он начал мне писать. Сначала просто общались. Однажды он мне написал: «Съезжу в деревню». Ему как раз исполнилось 18, он получил водительские права, купил машину и каждую неделю ездил в деревню к своим бабушке и дедушке. Я удивилась: «Почему так часто?» А он сказал: «Для меня это важно».

Он знает все дни рождения своих родственников, всех поздравляет лично, не просто звонит. Какой бы ни был праздник, родственники собираются вместе с обеих сторон. Они и сами в семье четыре ребенка. Все многодетные. Помогают друг другу, в семье царит взаимное уважение.

Для них семья – самое главное. Этим он меня и зацепил. Когда он предложил мне встречаться, сказал: «Сначала поговорю с твоим отцом». Мой папа даже подумал, что он собирается жениться, – так серьезно мой будущий муж подошел к этому. Мы начали потихоньку встречаться. Однажды он сказал: «Хочу познакомить тебя с моей семьей».

Договорились поехать в деревню на Пасху. Для них Пасха – самый важный праздник, собираются все родные. Но в эти же дни умерла моя бабушка. Я сидела на уроке вокала, мама написала СМС: «Твоя бабушка умерла. Завтра едем в деревню, будем хоронить». Для меня была сложная ситуация – семья моего парня подготовилась к нашему приезду, а я не могу ехать. Я сказала: «Извините, не получается приехать, надо похоронить бабушку». Тогда его мама и бабушка сами написали: «Не переживай, мы все понимаем».

На похороны бабушки приехал и мой будущий муж. В тот день мои родственники даже не поняли, что это он. Только когда все разъехались, тетушка спросила: «Кто это?» Я сказала: «Мой парень». Таким образом, он с моей семьей познакомился в самый тяжелый день.

Через несколько дней я поехала в Бурды (село в Тукаевском районе РТ, – прим. Т-и) на Пасху. Прямо с порога мой парень представил меня: «Это моя девушка». А его бабушка, увидев меня, воскликнула: «Это же Татьяна Ефремова!» Оказалось, что она меня уже знает. Они очень тепло меня приняли, и мне они очень понравились. Мы сейчас близко общаемся.

Позже они приехали просить моей руки: по старинному обычаю встретили их хлебом-солью. Они очень полюбили меня.

«У меня нет кумира. Хочу жить, как сама умею, могу, хочу»

– Знаменательные события вашей семьи ты показала на личной странице. Не боялась сглаза?

– Церемонию венчания (кәбен койдыру) мы показали только через год. Мне хотелось напомнить людям важность этого обряда. Сейчас молодежь как-то легко относится и к заключению брака, и к свадьбе. А ведь это – как в загсе говорят – моменты, которые человек должен переживать только один раз в жизни. Никах, свадьба – важное событие, когда соединяются не просто два молодых человека, но и целые семьи и роды. Не так, что захотел – женился, захотел – развелся. Это должно быть на всю жизнь. Для меня было важно это показать.

Моему мужу тоже говорили: «Венчался? Зачем, это же делают только один раз в жизни!» В этом и есть смысл венчания – оно делается единственный раз. Если не уверен, не делай вообще.

Когда родилась моя дочь Василиса, сестра спросила: «Когда покажете ребенка?» Я ответила: «Только когда исполнится год». Но и после года сомневалась. Но люди видят нас на концертах, некоторые даже исподтишка снимали. Поэтому подумала: «Чем кто-то будет снимать тайно, лучше сама покажу».

– Есть кто-то, кого ты считаешь примером для себя?

– Нет. Помню, в 7-м классе нам дали домашнее задание написать сочинение на тему «Мой кумир». Пришла домой, села – белый лист, ручка. Не знаю, что и писать. Ни единого слова не написала. В итоге получила двойку.

С тех пор мой кумир – это «лучшая версия меня самой». У меня в голове есть этот образ: как она выглядит, какие песни исполняет, какую жизнь ведет.

Я всегда думаю: артист, которого мы видим на сцене, – это лишь результат. Он собирает большие залы, ездит на гастроли, зарабатывает… Но, придя домой... Может быть, у него нет семьи, возможно, он болен… Поэтому неправильно говорить: «Хочу быть, как он». Потому что ты не знаешь, какую цену человек за это заплатил.

В жизни есть несколько сфер: карьера, семья, друзья, время и здоровье. Все одновременно идеальным быть не может, чем-то приходится жертвовать. Поэтому у меня кумира нет – я хочу жить, как сама умею, могу, как сама хочу.

– Ты следишь за творчеством исполнителей твоего жанра? Кто нравится?

– Пелагея. Во-первых, у нее есть голос. Сейчас, к сожалению, артиста оценивают не по голосу, а по образу. Сейчас почему-то лучший артист не тот, кто имеет голос и хорошо поет, а тот, кто снимает контент. Все помешаны на контенте. Спел на концерте – если не выложил видео, будто и не пел там.

Пелагея знает, для чего работает, держится достойно. Для меня она – пример. Еще люблю Тину Кузнецову. Она работает в направлениях фьюжн, модерн, этника. Не все ее воспринимают, но я уважаю ее творчество.

«Мама говорит: «Тебе невозможно было сказать “нельзя”. Скажешь “нельзя” – ты тут же шла и делала это»

– О цели твоего творчества поговорили. А какой ты видишь себя через 10 лет?

– Кем я буду – не знаю. Хочу, чтобы я так же занималась любимым делом. Если смогу идти вперед, не предавая себя, свои цели, принципы, воспитание, взгляды – буду молодцом.

Пением начала заниматься в 10 лет. Окончила музыкальную школу, консерваторию, магистратуру в институте культуры, ассистентуру. Я никогда не осознавала, что буду зарабатывать пением. Только совсем недавно это осознала. Моей целью было заниматься творчеством, как-то развивать, возвышать культуру или хоть немного сохранять ее.

Желаю, чтобы и через 10 лет я, не гоняясь за деньгами, занималась искусством. Чтобы это было мне интересно.

– Себя в соцсетях ты называешь дочерью свободы. Что для тебя свобода?

– Для меня это самое дорогое. Сейчас смотришь на молодое поколение, подростков – боишься им слово сказать. Кажется, скажешь слово – растопчут. Я спрашиваю у мамы: «Как ты справлялась со мной, когда я была подростком?». Она говорит: «Тебе невозможно было сказать “нельзя”, “не делай”. Скажешь “нельзя” – тут же шла и делала это. Только если я полностью доверяла тебе, говорила “хорошо, как сама знаешь – так и делай”, ты делала, как сама считала правильным».

Очень боялась выходить замуж. Мужу тоже сказала: «На меня не дави. Какой ты меня полюбил – такой я должна остаться. Когда давят, я становлюсь совсем другим человеком. Этот человек тебе не понравится».

«Дочь свободы» – это определение пришло как раз через Тину Кузнецову. В одном из ее текстов встретила строку: «Дочь свободы и весны». Я поняла, что это очень мне подходит. Мои друзья, семья, даже муж говорят: «Ты действительно дочь свободы».

Это ведь идет еще и от воспитания, мне кажется. Если родители воспитают в ребенке такое чувство свободы… 100 процентов идет от поддержки родителей. Мы с папой как-то зашли в столовую. Там большой телевизор, идет политическая программа. Я спросила: «Папа, как думаешь, я могла бы стать депутатом?» Он говорит: «Конечно, сможешь, кызым. А почему нет?» И я тоже подумала: «А почему не должно получиться?»

И за что бы я ни бралась, никогда не слышала: «У тебя не получится». Повар – хорошо, певица – хорошо… Родители говорили: «Если научишься это делать и самой это будет нравиться – делай. Видимо, из этой уверенности появилась эта свобода.

– Какие качества в людях тебе нравятся?

– Люблю людей честных.

– У тебя есть друзья?

– Мой самый близкий друг – мой муж. Еще есть друг Алексей. Мы не можем часто встречаться, но отношения очень близкие.

– Веришь в Бога?

– Да. Перед выходом на сцену всегда читаю молитвы, вспоминаю предков. Желаю внутри себя: «Хочу спеть достойно, не запятнать ваше имя».

Среди артистов, может быть, ходит мнение, что я необщительная. Но, разговаривая, мы раздаем людям свою энергию. Ты на сцену выходишь уже пустой. Что ты донесешь до зрителя, будучи пустой? Поэтому перед тем как выйти на сцену, я сижу, думаю, читаю свои молитвы. Потом выхожу и пою. Только после этого я разговариваю и общаюсь.

Милена Новикова, «Интертат», перевод с татарского